Туунугур
Шрифт:
Вареникин начал дотошно расспрашивать его о своей диссертации. Киреев отделывался односложными ответами. Джибраев рассказал о последних событиях в институте - Киреев слушал краем уха, никак не реагируя.
"Вечером опять к ней зайду, - наконец, решил он.
– Что за хрень творится?".
И тут Джибраев сразил его вопросом:
– А что, с Вишневской у вас уже... мм... всё? Вы извините, если я лезу не в своё дело.
Киреев остолбенел.
– Вы о чём, Фрейдун Юханович?
– Ну... кхм... я вчера видел... вы извините, конечно... как из института её провожал
Киреев медленно отставил бутылку в сторону. Несколько мгновений приходил в себя, потом криво усмехнулся.
– Ну что ж! Так тому и быть.
Его вдруг постиг экзистенциальный кризис: Киреев осознал бессмысленность человеческого бытия в трезвом состоянии и принялся торопливо накачиваться спиртным. Он опорожнял одну бутылку за другой, но не чувствовал расслабления. Роковые слова точно сжали его тисками - тело одеревенело, любое движение давалось с трудом.
Джибраев быстро смекнул, к чему идёт дело, и свалил - напиваться в хлам сегодня ему не совсем хотелось. Вареникин же, в силу неизлечимого оптимизма, а также закоснелости в семейной жизни, горячо поддержал киреевский порыв. Более того, выступил инициатором повышения градуса. Предложение было принято с восторгом.
– Ну а что там с вашей борьбой?
– спросил Вареникин, разливая водку.
– Посылают из одной конторы в другую, - пожаловался Киреев.
– Нет правды на земле!
– Но правды нет и выше, - напомнил Вареникин.
– Выше только Верховный суд и Страсбург. Но я и туда дойду.
– Вы прямо как капитан Ахав, - усмехнулся политолог, демонстрируя неожиданное знакомство с американской классикой.
– А вы откуда знаете "Моби Дик", Александр Михайлович?
– ошалел Киреев.
– В школе-то его не проходили!
– А друзья подкинули. Посмотри, мол, откуда у Хэмингуэя ноги растут.
– Так вы и Хемингуэя читали? А как же ваш советский патриотизм?
– А при чём тут патриотизм?
– Настоящий коммунист должен читать только соцреализм и прогрессивных писателей, типа Лондона и Драйзера. А не этих ваших... Хэма с Меллвилом.
Вареникин беззлобно усмехнулся.
– Я вам расскажу историю про советский патриотизм. В школе я был председателем совета отряда, выступал на политинформациях с докладами о международном положении. Мы же все тогда были идейно подкованные, пламенные борцы и всё такое. Но при этом - внимание!
– целых шестеро моих одноклассников загремели на нары. Причём, один из них был в числе тех, кто угнал самолёт из чульманского аэропорта в Пакистан. Помните, наверное?
– Значит, недоработали вы по идеологической линии, Александр Михайлович, - лукаво укорил его Киреев.
– Нет, я-то работал на совесть. Просто эти идиоты плохо слушали мои доклады. Иначе угнали бы самолёт в другую страну.
– Вот из-за этого и профукали державу, - разошёлся Киреев.
– Не предатели профукали, а обычные советские граждане, вроде вас. Поддались тлетворному влиянию Запада. Вы, может, и джаз любите? И "Эммануэль" смотрели?
– Смотрел, - осклабился Вареникин.
– А как же моральный кодекс коммуниста? Куда вы его засунули?
– По-моему, вы хотите меня обидеть, Толя.
Киреев
– А не махнуть ли нам на улицу, Александр Михайлович?
– Неплохо бы.
Они вышли на мороз и зашагали куда-то сквозь метель. Вареникин сказал:
– Между прочим, журналисты пронюхали про Степановские махинации. Не слыхали? Вчера читал на сайте одной якутской газеты.
– Да ну?
– Да. Кто-то накапал, что мамбет оформлял на свои структуры госзаказы по снабжению педколледжа. Степанов, конечно, обвинил во всём замглавы района. Дескать, зарится на его место, справоросс проклятый. И, скорее всего, он прав. Вот так дела делаются, Толя! Сначала столбят место в госаппарате, а потом скидывают вышестоящих, занимая их посты. Потихоньку-полегоньку, а не как вы - с головой в омут.
– У нас только так дела и делаются, - процедил Киреев.
– Верно сказали в ЖЖ: третья династия Ура на дизельной тяге.
– А по-другому никак!
Снег лез в глаза и налипал на ресницы. В белых вихрях проступали жёлтые фары машин, похожие на светящиеся глаза огромных собак из сказки Андерсена. Наверху из молочной ряби выпрастывались голые, будто чугунные, кроны тополей.
Кирееву вдруг срочно захотелось в туалет. Метель как назло прекратилась, и в кристальной прозрачности ясных сумерек вспыхнули фонари. Он томительно огляделся.
– А вы зайдите в подъезд, - насмешливо посоветовал Вареникин.
– Не хотите здесь - вон Харбин рядом. Там этим никого не удивишь.
– Я - культурный человек, - с достоинством ответил Киреев.
– Отливаю только на помойках.
Взгляд его выхватил кинотеатр. Подсвеченные афиши блестели как новые суперобложки.
– Туда, - сказал Киреев, протягивая руку в ленинском жесте.
Но внутрь без билета не пускали. Пришлось взять два билета, даже не посмотрев, что за фильм.
Посетив отхожее место, Киреев глубокомысленно изрёк:
– Что было раньше - туалет или кинотеатр? Вот чем должна заниматься философия.
– Туалет по любому раньше, - ответил Вареникин.
– А потом вокруг него выстроили кинотеатр. Разве непонятно?
– Приобщимся к искусству?
– предложил Киреев, вертя билет.
– Почему бы и нет?
– пожал плечами Вареникин.
Решение было явно скоропалительным. Показывали одну из серий раскрученной британской саги для подростков. Киреев, и без того не очень любивший кино, взирал на действо с чувством тоскливого изумления. В какой-то момент он начал ехидно комментировать происходящее на ухо Вареникину, но какая-то мамаша сзади попросила его быть потише, и Киреев благополучно заснул.
Проснулся он от Вареникинских толчков в плечо.
– Уже конец?
– спросил он, сонно озираясь.
Народ тянулся к выходу.
– Конец, - подтвердил Вареникин.
– Я не храпел?
– Храпели. Но никто не услышал из-за гогота ребятни.
Пристыжённый Киреев двинулся к выходу, стараясь ни на кого не дышать. Сзади, сопя, шёл Вареникин.
Они вышли на улицу. Над сугробами по сторонам от тротуаров дымилась пороша. Сосны были как нарисованные - морозная дымка смазывала грани.