Твердый сплав(Повесть)
Шрифт:
Все кончилось неожиданно.
В выходной день они остались дома вдвоем: Савченко и Сьюзен. Они сидели в комнате Савченко и как ни в чем не бывало болтали обо всем, что придет в голову. Внезапно Сьюзен, поднявшись, подошла к нему, обняла, крепко прижалась губами к его губам, взлохматила ему рукой волосы. Савченко поначалу растерялся. Но едва он, в свою очередь, захотел ее обнять, как девушка, схватившись за сердце, упала на ковер.
— Сьюзен! — Савченко, нагнувшись, приподнял ее.
Но девушка не отвечала. Очевидно, ей стало плохо — и Савченко в полной растерянности
На улице он подбежал к полицейскому. Тот недолго слушал его, подошел к висящему на стене телефону и куда-то позвонил. Через пятнадцать минут Сьюзен увезли в карете, и Савченко остался один, мучительно раздумывая над тем, что же произошло.
А вечером его вызвали на Вильгельмплац…
Уже знакомый ему полицейкомиссар встретил Савченко подчеркнуто сухо. Он предложил ему сесть и, раскрыв папку, спросил:
— Как вы могли пренебречь гостеприимством нашей страны и ее людей, господин Савченко?
— Простите, я не понимаю вас… — пробормотал тот.
— Не понимаете? А вы понимаете, что ваше покушение на девичью честь Сьюзен Катль карается по закону?
— Это неправда! — Савченко растерянно глядел на комиссара. — Я не виноват.
— Ах, так! Но вот показания Сьюзен Катль, а вот выводы медицинской экспертизы. Кстати, полицейский, к которому вы обратились, сообщил, что вы были взлохмачены, в растерзанном виде. Это понятно: ведь Сьюзен Катль сопротивлялась…
Савченко, подавленный этим потоком лжи, не знал, что ему говорить. А комиссар протянул ему фотографию.
Она была сделана, очевидно, из окна противоположного дома. Савченко увидел себя целующимся с Сьюзен, причем ясно было видно, как она вцепилась ему одной рукой в волосы, а другой держит, отводя в сторону, его руку…
— Ну как? — усмехнувшись, спросил комиссар. — Любой ребенок поймет, в чем тут дело, не так ли? Но я помогу вам выпутаться из всей этой истории.
…Савченко не сказал никому из своих товарищей о том, что произошло с ним. Сьюзен не появлялась, она уехала в горы.
Через четыре дня Савченко вновь встретился с полицейкомиссаром. Тот, пожав руку инженеру, весело сказал:
— Вот и все. Мы уговорили Сьюзен не поднимать шума.
— Спасибо большое, — пробормотал Савченко.
— Но, — перебил его комиссар, — я надеюсь, что господин Савченко не окажется неблагодарным? Мне нужен сущий пустяк: расскажите нам о своем отце.
Савченко вздрогнул. То, что он скрывал многие годы, оказывается, здесь известно! Откуда? Что знает этот полицейкомиссар?
— Я отказался от своего отца. Мне о нем почти ничего неизвестно.
— Вы не знали, что он был крупным промышленником? А потом министром у Колчака? И в 1930 году вы не скрывали его у себя в студенческом общежитии под видом дальнего родственника?
Савченко молчал. Комиссар убеждающе положил свою ладонь ему на руку и посоветовал:
— Не надо волноваться. Незадолго до смерти ваш отец успел передать за границу списки активных антибольшевиков, а в них было и ваше имя. Отец верил в вас.
Савченко поднял на комиссара темные,
— Я уже все понял, господин комиссар.
Тот пододвинул ему листок бумаги с отпечатанным на машинке текстом, и Савченко, просмотрев его, расписался…
Он получил сразу много денег. Несмотря на то, что Сьюзен была замешана в эту историю и Савченко поначалу возненавидел ее, — они скоро помирились. Сьюзен, очаровательно улыбаясь, сказала ему:
— Ты мне очень нравишься. Мне жалко тебя терять — ты скоро уедешь. Но, мальчик, я всегда буду ждать тебя.
Он был покорен.
Как-то вечером, не постучавшись, вошел Катль. Он резко повернулся к Савченко и сказал на чистейшем русском языке:
— Сегодня у нас будет первое занятие. Преподавать вам буду я. Кстати, познакомимся. Моя фамилия — Дорн. Доктор Дорн. Я сотрудник отдела «Остен» германского генштаба… И, поверьте мне, я счастлив встретиться с вами. Мы возлагаем на вас большие надежды, Савченко. Такой конспирации, как ваша, позавидует любой агент. Вы — клад. Мне приказано подготовить вас к большим делам, учтите это. Вы входите в нашу систему разведчиков дальнего — как знать, быть может, очень дальнего — прицела…
17
О том, что плавка состоится завтра, Савченко узнал от самого Трояновского. Они встретились в коридоре заводоуправления, и профессор полуобнял Савченко за плечи:
— Завтра, дорогой мой, завтра. Лаборанты уже колдуют в вашей адовой кухне. Ну, пан или пропал… Я потребовал от директора, чтобы вел плавку Максимов, а вы возглавили весь процесс. Он не возражает…
Савченко заторопился в цех. Вторая смена уже была на местах. Однако Савченко распорядился остановить одну печь:
— Надо ее приготовить. Давай-ка, Воробьев, обследуй старушку. Особенно внимательно последи за заправкой футеровки и завалкой шихты. Ну, да сам знаешь…
У Савченко не было свободной минуты. То он сидел у главного технолога, то мчался в отдел главного механика, то в лабораторию, то к пульту управления… Но где бы он ни был, им владела одна только мысль: патрон в печь! А там видно будет. Чердынцев не сказал ему ничего о силе взрыва. Но, надо полагать, дело будет нешуточное. Главное — плавка и Трояновский, а формулы придется, по-видимому, еще добывать. Где? Конечно, не в лаборатории. Когда он заскочил туда, со стула навстречу ему поднялся молодой человек с погонами лейтенанта госбезопасности и вежливо сказал, что сюда посторонним вход запрещен. Конечно, уже сегодня на заводе полно чекистов, а что будет завтра? Савченко, представляя себе это, поежился.
Уже к вечеру Савченко не находил себе места. Он не мог приблизиться к печи так, чтобы его не заметили. Все, что он мог, — это только постоять рядом с ней, перекинуться несколькими словами с рабочими. Кинуть патрон в шихту, когда завтра начнут загружать печь? Нет, патрон сразу увидят, и хорошо, если не заметят, кто это сделал. Кроме того, поди узнай, какая это шихта, в ту ли она пойдет печь. Лейтенант, которого Савченко видел в лаборатории, все время крутится теперь в цехе. Савченко растерялся.