Творцы апокрифов [= Дороги старушки Европы]
Шрифт:
– Мера предосторожности, – невозмутимо объяснил молодой человек, не торопясь ослаблять хватку. – Видите ли, я очень дорожу своей жизнью и не хотел бы заполучить между ребрами десять дюймов хорошей английской стали. Знаете, меня весьма впечатлили рассказы перепуганных свидетелей о том, как сия невинная девица обращается со стилетом. Вы не могли бы убедить ее оставить попытки прикончить меня?
– Она будет вести себя доброжелательно, – рыцарски пообещал сэр Гисборн, хотя и не был уверен, что может абсолютно поручиться за свою знакомую. – Ведь так? – Изабель высокомерно кивнула. Отпущенная на свободу, сердито фыркнула и, не спрашивая разрешения, юркнула за двери спальни.
– На редкость целеустремленная личность, – высказал свое мнение Тьерри, присаживаясь за стол, хотя его никто не приглашал. Оглядевшись по сторонам, слегка удивился: – Обычно в этих помещениях намного теплее. Ветер переменился, что ли? – и, понизив голос, деловито уточнил: – Кто из вас вчера учинил драку с Гиллемом и его дружками? Мальчик-итальянец, верно? Не волнуйтесь, мстить не собираюсь. Эта свинья Гиллем давно напрашивается на хорошую трепку. В замке и в окрестностях полно сговорчивых девчонок, так нет же, у него интересы особенные…
Он замолчал и ехидно хмыкнул, увидев явственное отвращение на лице Гая. Из соседней комнаты, аккуратно притворив за собой дверь, вышла Изабель и устало присела на краешек табурета, шепотом спросив:
– Кто его отделал?
– Франческо считает, что волкодлак, – отчетливо проговорил сэр Гисборн, исподтишка наблюдая за бесстрастной физиономией Тьерри де Транкавеля. На ней ничего не отразилось – ни опасения перед возможным разоблачением, ни тревоги. – Мессир Бернардоне также полагает, будто Дугал поймал это существо, но был вынужден отпустить, дабы не погибнуть самому. Признаться, я с ним согласен.
– Кстати, где Феличите? – забеспокоилась девушка.
– Вышел прогуляться, – Гай бросил взгляд на толстую полосатую свечу, отмерявшую время, и встревожено подумал, что Франческо, несмотря на все предупреждения, слишком долго шатается по замку.
Мессир Тьерри с глубокомысленным видом созерцал игру переливающихся граней желтоватого топаза в собственном кольце, но заговорил мгновением раньше, чем собравшийся окликнуть его сэр Гисборн.
– Глупо делать вид, будто мы все ничего не замечаем, – спокойно бросил он, продолжая рассматривать мерцающий камень. – Я честно пытался оставаться в стороне, однако все имеет свои границы, в том числе и преданность родственникам. Я хотел бы задать вам один несложный вопрос: вы согласны выслушать меня? Не торопитесь отказывать только потому, что я принадлежу к фамилии де Транкавель. Можете мне не доверять, это ваше право. Однако настали такие времена, когда подозрительный союзник лучше, чем никакого. Вскоре приезжают монахи из Алье. Отец, подзуживаемый Рамоном, требует крови, и он ее получит. Мне нужна ваша помощь, а вам – моя. Так будете слушать?
Гай и мистрисс Изабель переглянулись.
– Он многое знает, – девушка перешла на язык простонародья Британии, рожденный из смеси наречия саксов, англов и прежних обитателей Острова, давно растворившихся в гуще завоевателей и завоеванных, не оставив о себе ничего, кроме нескольких слов. Большинство норманнских лордов понимало этот грубоватый диалект и даже умело говорить на нем, если только обсуждаемый вопрос не относился к слишком сложным. – И нам нужно наконец разобраться, во что мы впутаны.
– Да, – после недолгого размышления согласился сэр Гисборн. – Но вдруг он нас обманывает?
Изабель только вздохнула и повернулась к терпеливо ожидавшему Тьерри, чье лицо больше напоминало вырубаемую на саркофагах посмертную маску:
– Говорите, мы слушаем.
– Только побыстрее, – раздраженно буркнул ноттингамец. – Здесь, по-моему, все только тем и занимаются, что болтают без устали, а толку…
* * *– Постараюсь быть кратким, это и в моих интересах, – Тьерри уселся на табурет верхом и облокотился о столешницу, небрежно отодвинув звякнувшие кувшины и полупустые кружки. – Итак, как не жаль, вы были обречены с самого начала, с того мгновения, как ступили во двор Ренна. Мадам Изабелла, я охотно допускаю, что у вас имелись веские причины встречаться с моим братом, но с вашей стороны этот поступок можно называть только «крайне неосмотрительным». Имея дело с Рамоном, всегда надо помнить, что перед вами бешеный пес, отлично умеющий скрывать свою подлинную натуру. Когда вы пришли к нему – заметьте, я не спрашиваю, где вас угораздило познакомиться и какую цель преследовала эта встреча – он не рискнул предпринимать что-то против вас в городе. Он всегда остается осторожным, словно змея в траве, и он побоялся, что у вас имеются влиятельные друзья или покровители, которые обеспокоятся вашим отсутствием. Он уговорил вас поехать в Ренн, обещая защиту и помощь, так? – Изабель нехотя наклонила голову. – И оставил настороженную ловушку с письмом, ожидая, попадется ли в нее кто-нибудь. Честно говоря, я не предполагал, что вы решитесь приехать, да и Рамон, кажется, не особо в это верил.
– Однако мы приехали, – глухо сказал сэр Гисборн.
– Да, приехали, – согласился Тьерри. – Явились, как незваные герои, заставив отца и Рамона крайне растеряться. Они сочли вас опасными противниками, и не знали, как подступиться. Занимайся этим только отец, вы не дожили бы до сегодняшнего дня. Наш папенька здраво полагает, что простые способы вроде каменного мешка и каленого железа остаются наиболее надежными. Рамону и мне удалось убедить отца в необходимости потянуть время и присмотреться к вам получше. Может, уверяли мы, получится отыскать какую-то слабину, некую трещину, какая бывает у всех созданий божьих, и решить дело миром. Однако мы сделали ошибку – позабыли, что в любой игре участвует несколько сторон.
– Хайме… – одними губами произнесла Изабель.
– В том числе, – подтвердил де Транкавель-средний. – А еще отец Ансельмо, который наверняка показался вам безобидным старым чудаком. Не огорчайтесь – не вы первые попадаетесь в пергаментные капканы. Кстати, не приоткроете завесу тайны: откуда вам столько известно?
– Птичка на хвосте принесла, – буркнул Гай.
– На редкость умные птички водятся в Редэ, – невозмутимо произнес Тьерри. – Или не в Редэ, в Тулузе? А может, в Лондоне или даже в Риме?
– Вы собирались рассказывать, – жестко напомнила Изабель.
– Конечно, конечно, – наигранно спохватился де Транкавель-средний. – После того, как вы познакомились с отцом библиотекарем, Рамон принял решение, вернее, окончательно утвердился в задуманном. Прошу прощения за неприятные подробности, но вам будет невредно узнать об уготованной вам судьбе. Женщина доставалась Рамону, парень-итальянец – Гиллему. Вашего друга из Каледонии предполагалось просто и незамысловато купить… Он ведь, если не ошибаюсь, кондотьерро, меч по найму? Так вот, ему собирались предложить многое. Для начала – лечение и хороший уход не только за ранами, но и за его разумом, затем – деньги, возможность получить титул, место в гарнизоне Ренна… Отец полагал, что наши предложения с лихвой окупят его согласие поведать, куда вы задевали эти проклятые документы. Он в самом деле не отказался бы увидеть подобного человека в своей гвардии. Наконец, если бы случилось непредвиденное, и ваш друг отказался говорить, у Рамона и мессира Бертрана всегда имелись вы, – Тьерри указал на Изабель, кривовато ухмыльнулся и с вызывающей откровенностью пояснил: – Большинство людей могут сохранять молчание, когда угрожают лично им, и становятся удивительно разговорчивыми, если опасность нависает над их друзьями.
– Интересно, что же ожидало меня? – холодно осведомился Гай.
– Ничего, – Тьерри сделал неопределенный жест рукой. – Рамон и отец единодушно отнесли вас к тем людям, которых, к сожалению, очень трудно уговорить и почти невозможно купить. Вас бы прикончили в первую очередь – в назидание остальным.
– Благодарю, – сэр Гисборн преувеличенно вежливо поклонился.
– Итак, вы на время ослабили внимание моего взбалмошного старшего братца, однако за вами по-прежнему присматривали. Когда вы улизнули с памятной вечеринки, дабы перемолвиться парой слов с Хайме, Рамону немедленно стало об этом известно. Он решил не рисковать понапрасну – наш младшенький, любитель копаться в чужих секретах, мог сболтнуть лишнего. Вдобавок, его уже много лет грызло подозрение, что отец благосклонен к Хайме, нежели к нему. Да, Рамон – первенец в семье, сын от первого брака, но Хайме тоже в своем роде первенец и его мать, сеньору да Хименес, отец жаловал больше, нежели мадам Беатрис…