Творцы апокрифов [= Дороги старушки Европы]
Шрифт:
– Где, здесь? В Лангедоке? – Гаю показалось, будто он начинает что-то понимать, улавливать ту обычно ускользающую от него связь между словами и подлинными устремлениями людей. – Вам почему-то необходимо, чтобы мы остались в Ренне? Это связано с архивом? С угрозой раскрытия секретов де Транкавелей? Или с тем, что произошло прошлой ночью? Мак-Лауд видел вас – вас и волкодлака, так?
– Вы задаете слишком много вопросов, – с легкой укоризной произнес седой человек в черном костюме непривычного фасона. – Хотя сами знаете ответы на большинство из них. Кроме того, подобно вашему приятелю Гунтеру фон Райхерту, вы переоцениваете значение собственной скромной персоны. Вы – головная боль графа Редэ и его наследника, а не моя. Просто случаются времена, когда одной личности, даже самой заурядной, удается повернуть предписанный ход мира. Добавьте сюда то немаловажное обстоятельство, что нынешнее Творение пока не имеет жестких ограничений…
– Что, простите? – рискнул переспросить сэр Гисборн.
– Неважно, – резко бросил мессир де Гонтар. – Просто имейте в виду, что у вашей компании имеется небольшой шанс стать чем-то большим, нежели незамысловатыми искателями приключений на королевской службе. Вы можете упустить этот шанс… а можете схватить его за скользкий хвост, обуздать и заставить везти в нужном направлении. Хотите узнать, что ожидает вас в столь чаемой Святой Земле, куда вы так упорно стремитесь? Не хочу никоим образом задеть вашу родословную, милорд Гисборн, но вы – северянин. Длинная череда ваших предков привыкла жить при холодных зимах и довольно блеклом летнем солнышке, и передала это ценное умение вам. Солнце Палестины наградит вас через месяц непрекращающейся головной болью. Франкские лекари ничего не смогут для вас сделать, вы стиснете зубы, затолкаете вашу истекающую кровью гордость поглубже, и поползете к вашим противникам – арабам. О да, они вам помогут, но эта помощь обойдется дороже, нежели вы думаете. Но продолжим! Я не отрицаю, что вам может повезти и вас минует сия чаша. Вы наконец отправляетесь в поход, весь такой из себя освободитель Гроба Господня. Вокруг потянется песок, только песок и ничего кроме песка. Тухлая вода, гнилое мясо, заплесневелая мука, червивые фрукты, но чаще всего – полное их отсутствие. Вскоре, извините за вульгарные подробности, вас начнет куда больше беспокоить состояние вашего желудка, нежели спасение Иерусалима. Но даже не это самое страшное. Страшно другое – презрение. Вас будут презирать европейцы, прижившиеся в Святой земле и ставшие ее частью, вас будут презирать ваши якобы товарищи по оружию – вы, сами того не замечая, отравляете им жизнь своим вмешательством в их дела и представляете опасность, поскольку молоды, полны сил и нахальства. Наконец, вас будут презирать враги – за ваше полнейшее незнание того, куда вы попали, и нежелание даже пытаться это узнать. Восток – совершенно иной мир, сэр Гай, со своими законами, тысячелетними традициями и другими взглядами на жизнь. С другим Богом, в конце концов. Хотите узнать, чем кончится ваше геройствование? В одну прекрасную ночь на ваш лагерь – безобразно обустроенный и почти неохраняемый, потому что стража либо мается животами, либо дуется в кости на последний бурдюк воды – совершенно случайно наткнется едущий по своим делам арабский отряд и решит во славу Аллаха покрошить вас на мелкие части. Вы не успеете даже сказать «Ой!», как ваша блистательная несостоявшаяся карьера рухнет, а там, где заканчиваются все пути, вы честно и кратко скажете: «Я отправился в Крестовый поход, обосрал половину барханов Палестины и был убит в ночной стычке, не успев даже схватиться за меч». Точка, конец рассказа. Я ничего не преувеличил, скорее, даже преуменьшил.
– Возможно, – согласился Гай, слегка передернувшись при мысли, что хотя бы половина из услышанного вполне может оказаться правдой. – Но я постараюсь как-нибудь пережить эти неурядицы. Все идущие в Палестину заранее знали, что их путь не будет устлан коврами и розами.
– Ну-ну, – презрительно хмыкнул мессир де Гонтар. – Я с удовольствием послушаю, что вы будете говорить спустя полгода. Будет познавательно взглянуть, как быстро меняются людские ценности, – он поднял голову и прислушался к чему-то, недоступному Гаю. – Не смею больше отнимать ваше драгоценное время.
– И все? – опешил сэр Гисборн.
– Я ведь не странствующий торговец, – снисходительно проговорил гость, поднимаясь. – Предоставляю вас вашей собственной судьбе. Если вы достаточно разумны, найдете выход и без моих подсказок.
– А… А можно вас спросить? – отважился Гай, тоже выбираясь из-за стола. – Скажите, семейство де Транкавель… они катары? То есть эти, «сочувствующие»? Вы поэтому оказываете им покровительство? Они признают вас равным с…
– Понятия не имею, – равнодушно отозвался мессир де Гонтар, привычным жестом поправляя свой роскошный берет. – Меня не интересуют мелочи наподобие вероисповедания. Я обращаю внимание лишь на образ мыслей, хоть немного разнящийся с общественным. С этой точки зрения благородное семейство графа Редэ выгодно отличается от прочих смертных. У них всегда хватало смелости иметь собственное мнение и отстаивать его. Кроме того, ваша всепрощающая и всемилостивейшая Церковь нанесла им глубочайшее оскорбление, которое не забывается даже по истечении нескольких веков и смывается не одним потоком крови.
– Вы имеете в виду короля Дагоберта? – догадался сэр Гисборн. – Значит, легенда говорила правду?
– Я имею в виду убийство короля Дагоберта во имя интересов Рима, – голосом прожженного крючкотвора-законника уточнил гость. – Папе угодно было видеть на престоле будущей Франции своего ставленника, и Меровингов хладнокровно принесли в жертву. Как, по-вашему, это называется? Молчите? Правильно делаете. Честно говоря, не понимаю, почему де Транкавели так долго ничего не предпринимали, ибо в их смирение мне верится меньше всего. Что же до правды… Никому не известно, какова она, эта самая правда, которой вы так рьяно доискиваетесь. Но, если хотите знать, убеждения семейства де Транкавель в своем праве на трон имеют под собой самое веское доказательство.
– Книга, – отчетливо проговорил Гай. – У них есть Книга. Мы ее видели. Книга-Апокриф, рассказывающая историю их рода.
– Ну и что? – якобы непонимающе дернул плечом мессир де Гонтар. – В каждом семействе хранятся фамильные летописи и пожелтевшие скелеты в сундуках. Кстати, – он бросил короткий, острый взгляд в сторону запертых створок соседней комнаты. – Все же позвольте дать вам на прощение один совет. На вашем месте я бы не принимал так близко к сердцу досадное происшествие с вашим другом и постарался бы растолковать ему на будущее, что охота за чужими тайнами порой становится чрезвычайно опасной. Он доселе не расплатился со своими предыдущими долгами, чтобы погрязнуть в новых.
– Какими долгами? – растерянно спросил сэр Гисборн.
– Теми, что преследуют его и ночью, и днем, – последовал туманный ответ. – У каждого из вас в душе есть накрепко запертый темный чулан, в который не допускаются родные, друзья и исповедники. Спросите у своего приятеля, какие сокровища он хранит в этом чулане. А вот ваш Франческо, сам того не подозревая, только что, по незнанию, спас мессиру Дугалу жизнь, но вместе с ней даровал величайшее проклятие. Ах, малыш, если б он предполагал, что именно нашел… Прощайте, Гай. Удачи не желаю, но и беды – тоже…
Дверь открылась и бесшумно закрылась. Гай стоял посреди комнаты, туповато взирая на коричневые, покрытые начавшим шелушиться лаком доски, и медленно повторяя про себя: «Я только что разговаривал с тем, кого именуют Князем Ночи, и все еще жив. Мало того, он не пытался купить у меня душу или перетянуть на свою сторону. Такое чувство, будто ему просто захотелось лично разузнать, что представляет из себя некий Гай Гисборн и годится ли он для его целей. Он узнал и ушел. Господи, подскажи, как мне дальше жить с этими воспоминаниям?»
В коридоре зазвучали быстрые шаги нескольких человек, кто-то торопливо ударил кулаком по створкам и, не дожидаясь приглашения, ворвался внутрь. Гай успел подумать: должно быть, возвращающийся Франческо и мистрисс Изабель, а может, и леди Бланка. Хорошо бы они привели лекаря.
Он угадал наполовину. Вслед за откровенно встревоженной мистрисс Уэстмор в комнату вошел молодой человек со скуластым, маловыразительным лицом, обтянутым желтоватой кожей, и равнодушным взглядом – средний из братьев де Транкавель, мессир Тьерри.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Кто из трех братьев – дурак?
10 октября 1189 года, ближе к вечеру.Замок Ренн-ле-Шато, предгорья Пиренеев.Заговорили они одновременно.
– Где Дугал? – почти выкрикнула мистрисс Изабель. – Меня не выпускали, я только сейчас смогла улизнуть… Что он натворил и куда смотрели вы, Гай?
– Вы вообще догадываетесь, насколько увязли в неприятностях? – лениво и несколько сонно осведомился мессир Тьерри.
– Отпустите даму, – Гай помрачнел, заметив, что Тьерри вежливо, но твердо удерживает девушку за отведенные назад локти.