Твой светлый дом
Шрифт:
Мать пошла в хату, а тетка спросила:
— И в честь какой же принцессы тебе, Родя, губы расквасили?
— Я нечаянно, — пробормотал Сенька.
— Ну да?… Знаю я вашу породу, Сенька! У вас ничего не бывает нечаянно.
Танюся, схватив свой портфель, бегом пустилась из сарая.
— Ну, а ты чего ждешь? — спросила Аннушка у Сеньки и обратилась к Ольге: — Ты останься, Оля, поговорить с тобой хочу.
Кривя губы непонятной усмешкой, Сенька набросил куртку на плечи и пошел вон. За ним, припадая на ногу, поплелся Шурка
— Скажи, Оля, отчего это Родька почти каждый день приходит домой побитый? С кем он дерется? Из-за чего?
— Тетя Аня, а вы разве сами не понимаете этого? — Ольга внимательно и с грустью посмотрела в глаза Аннушки и пошла к дверям.
— Я-то могу понять, Оля! Но Родькиной матери каково? Ей своего горя хватает. Измучилась она — на ногах еле держится… Пожалеть ее надо, а он…
Родион слушал, опустив голову.
Видно, поняв, в каком жалком состоянии находится племянник, Аннушка подошла к нему, достала платок из кармана:
— Ох, Родя, Родя!.. Давай хоть кровь вытру.
Родион мрачно ковырял лопатой раскисшую землю у ворот — выводил лужу со двора. Перед глазами у него еще стояло измученное лицо матери. Как он сейчас ненавидел себя!.. До чего он дошел!.. Его, видите ли, возмущает поведение Сеньки! Затеял с ним борьбу, чтоб доказать… Что доказать? Что ему, дураку, докажешь?… Боль нудная, тягучая, как эта раскисшая земля, заполняла Родиона. Ход его тягостных мыслей прервал теткин голос:
— До свидания, Родя. Уезжаю я…
Аннушка стояла у калитки с раскрытым зонтом, с сумкой через плечо.
— До свиданья, Аннушка. — Родион не называл ее теткой. Он считал ее своей старшей сестрой. Подошел к ней, ткнулся лицом в грудь. Она обняла, поцеловала его.
— Родя, прошу тебя, держись… Будь молодцом… Жалей мать, не давай в обиду… Слышишь, Родик?
— Да, да, слышу, — глухо ответил он.
Родион смотрел вслед Аннушке, пока ее ладная и крепкая фигурка не скрылась за углом. И вновь он с ожесточением принялся копать канавку, не заметив, Как с улицы, оскальзываясь, во двор вошел отец. Опять выпивший, неопрятный, небритый.
— Молодец, сынок, хвалю! Помогаешь отцу по хозяйству, — оказал он сыну.
Распахнув жесткий брезентовый плащ, отец, горделиво подбоченясь, прошелся по двору, полюбовался новым домом. Из карманов пиджака торчали бутылочные головки, заткнутые морковками.
— А ты чего такой непогодный? — Андрей подошел к сыну ближе, приглядываясь. — А-а, да ты, я вижу, подрался с кем-то! Ха-ха!.. А драться надо уметь, сынок!
— Я не дрался… Я боролся с Сенькой!
— Эге, брат! Сенька — парень хваткий и хитрый, что его отец. Его надо бить так, чтоб сразу с копыт. Вот так надо — снизу. — Отец взмахнул кулаком, прицеливаясь к подбородку Родиона.
Из старой хаты выбежала Акулина Кондратьевна:
— Андрей! Ты что, совсем одурел? На хлопца с кулаками лезешь! Он и так уже побитый.
— Я учу его драться… Пусть бойцом растет.
— Ты вон какой боец вырос, опять на взводе! Набил карманы головками-морковками, явился!
— Тихо, мать, тихо!.. Завелась. Пошли обедать, и тебе налью рюмашку к борщу.
— Будь она проклята, твоя рюмашка!
— Было бы предложено. — Отец развел руками и пошел в хату.
Акулина Кондратьевна горестно покачала головой:
— Боже мой, боже мой! Пропадает человек!.. Родя, пойдем перехватишь, голодный, небось.
— Вот докопаю канавку, бабаня. Немного осталось.
Стеснило дыхание Родиону: как быстро она состарилась после смерти деда Матвея! Лицо потемнело, глаза в тень спрятались. Без деда Матвея плохо стало — будто бы срубили большое дерево, которое защищало старую хату и двор от пронизывающих осенних ветров.
Когда Родион зашел в дом, мать сидела за столом, разбитая, усталая. Бабушка разливала борщ по мискам. Отец вышел из кладовки с бутылкой в руках и, натолкнувшись на материн взгляд, деланно засмеялся, взболтнув самогон:
— Бальзамчик! На лечебных травках. От всех болестей и горестей!
— Ну и что ты на этот раз отнес Дяде? Мешок комбикорма? — спросила его мать.
— Ты чего? Ты чего несешь?! — отец опасливо зыркнул на Родиона. — Дядя мне должен… Это же мастерам на магарыч… Надо же новый дом до ума довести. Водяное отопление смонтировать, накат на стенах сделать…
— Будет тебе накат, погоди! Никак не развяжешься с этим прохиндеем, — сказала бабка Акулина.
— Ты, мать, в мои дела не встревай! Сам знаю, с кем связываться, а с кем развязываться.
— Чего там не встревай! Связался с жульем и пьяницами! Ты отца родного из-за них раньше времени в могилу спровадил.
Андрей чуть было не выронил бутылку: сделал такой жест, будто отпихивал от себя что-то.
— Я спровадил? В могилу?… Это что ж такое ты на меня навешиваешь?… Э-э, нет, мать, я на себя такую вину не возьму! Отец свое пожил… Раненый был, контуженный… Не то говоришь, мать, не то…
— Чего там не то!.. Довел ты его! — запричитала она. — Не вынес отец людского позору… Отец — красный командир, активист. Люди уважали его, а сын…
— А сына коровы, уважают! — дурашливо рассмеялся Андрей, хотя ему было явно не до смеха: белые пятна пошли по лицу. — Он им вкусную кашу варит. Он лучший кашевар на весь район! Он…
— Андрей! — вскрикнула мать.
Родион вздрогнул, выронил полотенце.
Мать вышла из-за стола, приблизилась к отцу.
— Опомнись, Андрей! В кого ты превратился?… Ты после суда ни дня трезвым не был. Совесть вытравляешь самогоном?… Считаешь, тебя судили — обидели? Гордость твою унизили — из начальников погнали?… — ее голос срывался на плач. — Ты на сына посмотри: парень от рук отбился, уроки не учит, каждый день из школы побитый приходит… Из-за тебя! И мне покою нету…