Твоя навеки

Грэхем Лора

— Я... я глазам своим не поверила, когда они повернулись и ушли, оставив меня одну с Фрэнком.— Ее голос зазвучал глухо от подступающих слез.— Я чувствовала себя такой одинокой, беспо­мощной, никому не нужной...

Она всхлипнула еще несколько раз и наконец заснула. Мик покачивал ее и думал, что напугать ее так просто — взять и признаться в том, что он желает ее. Для женщины, имеющей все основания не доверять мужчинам, такое признание может оказаться ударом.

Но тут же он вспомнил, как той ночью она отвечала на его поцелуи и ласки, и если бы

не эти шрамы!.. Но нет, сказал он себе. Это не годится, особенно если учесть ее душевный надлом. Время и свобода выбора — вот что я должен дать ей. И мо­жет быть, поступив именно так, он сумеет преодо­леть свое неудержимое влечение к ней.

Время и свобода выбора — вот что требовалось для них обоих.

Луч солнца защекотал лицо, и Фэйт проснулась. Небо за окном казалось ей невероятно синим. В столбе света, ослепительно сверкая, плясали пылинки. На мгновение Фэйт ощутила себя ребен­ком, проснувшимся с чувством, что впереди — огромный радостный день. И это несмотря на то, что лежала она в чужой кровати, в кровати Мика. А может быть, именно поэтому?..

— Доброе утро, соня!

На пороге, одетый в джинсы и в клетчатую красную рубаху, стоял Мик. В руках он держал поднос.

— Завтрак готов, леди,— объявил он торже­ственно.

— Боже, Мик! — пробормотала Фэйт, когда он сел, поставив поднос на столик.— К чему столько хлопот из-за меня?

— Какие хлопоты? У тебя была сегодня тяже­лая ночь, и ты заслуживала того, чтобы за тобой чуть-чуть поухаживали. День сегодня просто замечательный! — весело продолжил он, наливая ей какао в керамическую кружку.— Как только соберешься, сгоняем за твоими тряпками. Только не пытайся спорить — я не принимаю никаких возражений.

— Но Мик! Мне даже неудобно: ты тратишь на меня столько времени!

— Успокойся, женщина, от тебя хлопот не больше, чем от мышки в норке. Даже меньше, потому что мыши никогда до сих пор не готовили мне ужина.

Голубые глаза Фэйт радостно блеснули.

— Так тебе это понравилось?

— Признаться — очень. Прожив всю жизнь в одиночестве, начинаешь ценить как роскошь возможность прийти домой и увидеть, что тебя уже ждет накрытый стол. Полагаю, что ужин в обмен на временное убежище вполне честная сделка, устраи­вающая обе стороны. Но учти,— добавил он,— я категорически против того, чтобы ты стирала или гладила мое белье. Такая работа идет во вред здоровью твоего ребенка, и если я еще хоть раз замечу, что до моей одежды кто-то дотрагивался, я буду сдавать ее в прачечную.

Фэйт испуганно уставилась на него: она никак не могла разобрать, шутит Мик или говорит серьезно.

— Хорошо, я пальцем не притронусь к твоему белью. Но, Мик, во всем мире женщины на сносях занимаются домашней работой, да и не только домашней...

— О том, что делается во всем мире, я знаю побольше тебя, и не понаслышке. Поэтому, если я заподозрю тебя хоть в малейшем отступлении от моих условий, то буду вынужден, уезжая из дому, брать тебя с собой.

Невероятно, подумала Фэйт, с трудом сдержи­вая глупую улыбку на лице. Мужчина бесцеремонно нарушает мои права, как деспот, ограничивает свободу действий, а мне даже приятно.

День был исключительно морозный и яркий; сверкание снега под солнцем даже резало глаза. Мик, усевшись в машину, тут же спрятался за темными зеркальными очками, и Фэйт с завистью подумала, что надо бы и ей на будущее обзавес­тись подобными.

Мик неторопливо вел машину по окружной дороге, любуясь красотой заснеженных пустынных равнин.

— Смотри! — сказал он вдруг, плавно тормозя и показывая рукой вправо.— Заяц.

Фэйт прищурилась, но увидела зверька лишь тогда, когда он сорвался с места и по причудли­вой траектории начал улепетывать по снежному полю в сторону леса.

Заяц давно исчез, а Фэйт все еще улыбалась.

— Забыла,— призналась она.— Я совсем забы­ла, как прекрасны эти места.

Когда они свернули к ее дому, Мик неожидан­но затормозил и остановил машину.

— Что случилось, Мик?

Тот повернул к ней величественно-невозмутимое лицо, наполовину закрытое черными очками, и, как ей показалось, чересчур спокойно сказал:

— Абсолютно ничего. Просто хочу кое-что по­смотреть.

Он вылез из «блейзера» и присел на корточки. Все точно: поверх отпечатков двух полицейских ма­шин, подъезжавших к ранчо Монроузов вчера но­чью, виднелся свежий след от какой-то машины, скорее всего, японской малолитражки или легкого грузовика. Шины не ошипованы, это раз, подумал он. Кроме того, местные жители предпочитают со­лидную технику, большие грузовики, «линкольны», «кадиллаки». Это два. Так что здесь явно был какой-то чужак.

Через минуту Мик снова сел в машину.

— Что-нибудь не так?— заволновалась Фэйт.

— Ничего особенного. Меня заинтересовали свежие отпечатки колес на снегу, и я никак не могу определить, кому они могли бы принадлежать.

— Ты всегда уделяешь столько внимания по­добным вещам?

Мик повернул голову и поглядел ей прямо в гла­за. Рыжая форменная фуражка, длинные черные волосы, зеркальные очки... Сердце Фэйт затрепетало. Такой мужественный и величественно краси­вый! И самое главное — ни капельки не страшный.

— В течение двух десятков лет от моей внима­тельности зависело, будут ли жив я и мои товари­щи,— раздался его низкий голос.— Хорошо это, плохо ли, но привычка осталась, и никуда от нее не денешься.

Остановив «блейзер» неподалеку от ранчо, Мик вылез, но когда Фэйт попыталась открыть дверцу со своей стороны, удержал ее.

— Подожди здесь,— сказал он.— Хочу сперва кое-что проверить.

— Но зачем? — Его излишняя предусмотри­тельность, причин которой Фэйт не понимала, на­чала уже ее раздражать.