Твоя навеки

Грэхем Лора

— Господи, Мик,— прошептала Фэйт.— Будет этому когда-нибудь конец?

Что я плохого сделала Фрэнку, с отчаянием подумала она. Четыре года я терпела его. Почему же теперь он не может просто оставить меня в по­кое. Все же кончено. Кончено!

Мик нагнулся, поймал ее руку и ласково сжал в своей ладони.

— Успокойся. Если он где-то в округе Конард, мы его обязательно схватим. Клянусь, что с твоей головы не слетит ни один волос. Даю

тебе слово, слышишь?

Но Фэйт снова удивила его. Глядя в его глаза, она торопливо сказала:

— Нет, Мик, я не могу принять от тебя такого обещания. Я не смогу спокойно жить на свете, если с тобой по моей вине что-нибудь случится.

А-а, черт, подумал Мик, но к раздражению на сей раз примешивалось ощущение радости, вызван­ное ее словами.

— У тебя очень измотанный вид,— добавила Фэйт.— Может быть, я накормлю сегодня скотину?

— Кофе не отобьет у тебя сон? — с тревогой спросила Фэйт, когда они, приехав, расположились на кухне.

— Да будет известно Дочери Луны: ничто на свете не в состоянии отбить у меня сон. Я давным-давно научился спать где угодно и при любых условиях.

Фэйт посмотрела, как, облокотившись о стол, Мик потирает затылок и шею. Наверное, он ни с кем не хотел говорить, а потому отказался от предложения Мэнди поужинать у них, подумала она. По сути, время было еще совсем детское, и ей, например, совершенно не хотелось спать.

— Может быть, ты голоден? Приготовить что-нибудь?

Мик медленно поднял голову.

— Радость моя, мой голод не так легко уто­лить...

— Ага!..— Затем, мгновение спустя, до нее, ви­димо, дошел смысл сказанного.— А? — И щеки ее вспыхнули, как два костра.

Она должна была оскорбиться, хлопнуть дверью, запереться в спальне, раз и навсегда прервать с ним все отношения и тем самым избавить его от наваждения.

Но вместо этого она стояла, не отрывая от Мика растерянного взгляда огромных голубых глаз,— порозовевшее лицо в обрамлении золотистых волос: ни дать, ни взять — дрезденская фарфоровая ста­туэтка, розовое, белое, голубое — хрупкость и со­блазн!..

— Я... я понимаю...— еле слышно пролепе­тала она, сжимая и разжимая крохотные кула­чки.

— Сомневаюсь,— сказал Мик сухо; сумей она понять смысл его слов, нога ее здесь давным-давно бы не было, как и не было бы этой мучительной сцены.

— Да нет, я понимаю,— уже настойчивее, хотя по-прежнему еле слышно проговорила она.— А... а у тебя что, нет вообще никакой подруги?

— А должна была бы быть?— саркастически спросил он.

Лицо ее пошло красными пятнами, пальцы рас­терянно переплелись и опустились на круглый жи­вот.

— Ну, наверное... Муж говорил, что мужчина не может обходиться без того, чтобы... И даже когда есть жена...

Она смолкла, испугавшись его сурового взгляда.

Скрипнул стул — это Мик тяжело поднялся и навис над ней, как скала.

— А ты понимаешь,— хрипло спросил он,— что все во мне кричит и просит женской ласки — твоей ласки? А если Дочь Луны понимает это, то что она может мне ответить?

Не отрывая глаз от его лица, с надеждой и ужа­сом она проговорила:

— Я... я боюсь разочаровать тебя!..

— Ах, Дочь Луны, Дочь Луны,— покачал Мик головой.— Даже если бы ты очень захотела, то не смогла бы разочаровать меня.

И, невзирая на ее слабые протесты и лепет о его сломанном ребре, он подхватил ее на руки и по лестнице поднялся в ее комнату. Там, возле кровати, поставил на пол и прижал к себе.

— Я хочу тебя — хриплым шепотом признал­ся он.— Боже, женщина, знала бы ты, до какого состояния ты доводишь меня. Я знаю, я такой огромный, я знаю, что могу напугать кого угодно своей внешностью и манерами, я все знаю, но я хочу тебя. Я хочу тебя, но видит Бог, не притронусь к тебе пальцем, если ты хотя бы чуть-чуть меня боишься.

— Я бы хотела...— скорее выдохнула, чем ска­зала она минуту спустя, когда он, жарко целуя ее, стал снимать с нее свитер.

Она стояла перед ним в кружевном лифчике и свободных брюках — неправдоподобно восхити­тельное и волнующее зрелище.

— Я бы очень хотела стать сейчас красивой. Не такой толстой, и вообще...

Прикосновением губ Мик заставил ее замол­чать.

— Я, кажется, уже говорил тебе, что женщина прекрасна в любое свое время, и ожидание ребенка лишь красит тебя, Фэйт.

— Но это же не твой ребенок!— с отчаянием в голосе проговорила она.

Он поглядел в ее глаза и веско, чеканя каждое слово, произнес:

— Если ты моя, то и ребенок мой, Фэйт. За­помни это!

Прежде чем она успела вымолвить хотя бы сло­во, Мик поднял ее и бережно перенес на постель.

— Сегодня вечером,— прошептал он,— я про­шу от тебя одного — разрешения прикасаться к тебе. И чтобы ты сделала вид — просто сделала вид,— будто это все в первый раз, то есть вообще в первый раз. Забудь все, что ты якобы знаешь, и доверься мне. Для нас все будет впервые.