Твоя навеки

Грэхем Лора

— Желаю успеха,— сухо откликнулся Мик и исчез за дверью.

Нэйт настоял, чтобы Мик занялся составлением отчетов, и тот, чертыхаясь, зарылся в бумаги, впол­уха слушая, как Чарли Хаскинс в сотый раз рассказывает старые, с «бородой» анекдоты или болта­ет по телефону с женой о самочувствии только что родившейся дочки. День в округе Конард выдался удивительно спокойный.

Около пяти на участке появился Гэйдж Долтон. Одетый с ног до головы в черное, он возник как посланец дьявола, добавив мрака в сумрачное настроение этого ненастного дня. Чарли неуверенно приветствовал гостя,

стараясь не глядеть Гэйджу в глаза — обычное поведение нормального челове­ка в присутствии внештатного детектива, чье имя окутано загадками, а обезображенное шрамом лицо и притягивает, и пугает одновременно. Коротко кивнув дежурному, Гэйдж обратился к Мику:

— Есть разговор.

Мик отшвырнул в сторону авторучку и прошел за Гэйджем в кабинет шефа.

— Что нового? — с тяжелым вздохом спросил Нэйт и сложил руки на груди, приготовившись слушать.

— Я просил парня из лаборатории держать ме­ня в курсе насчет того, что они обнаружат в деле о нападении на стадо Джеффа. Только что он сообщил, что директор лаборатории потребовал, чтобы был проведен новый независимый анализ.

— Но в чем дело?— Брови Нэйта взлетели вверх, а Мик прислонился к стене, стараясь не по­казать своего волнения.

— Паталогоанатом настаивает на том, что коро­вы были зарезаны при помощи хирургических инструментов.

— Ха!— вырвался смешок у Мика. То же самое он впервые сказал четыре года назад.

— Именно,— подтвердил Гэйдж.— Очевидно, есть еще какие-то улики, но мой лаборант посвя­щен не во все детали дела. Я попробую расшевелить кое-кого повыше рангом. Мне совсем не нравится, что кто-то сидит на доказательствах и держит нас в дураках.

— Наверное, они просто не убеждены в пра­вильности своих заключений,— примиряюще под­нял руки Нэйт.— Но тебе и в самом деле стоит сходить туда, Гэйдж, и поговорить с ними напря­мую. Если начнут катить на тебя бочку, дай знать мне.

Когда Гэйдж вышел из комнаты, Нэйт и Мик обменялись многозначительными взглядами.

— Ты был прав, старик,— проскрипел Нэйт.— Но если так, то прав и в остальных своих предполо­жениях. Черт побери, что творится в моем округе?

— Я бы тоже хотел это знать,— мрачно ото­звался Пэриш.

— Я так привык, что вокруг тишь да гладь, да Божья благодать,— сокрушенно сказал Нэйт.— Я уж надеялся, что остаток жизни проведу спокой­но, занимаясь лишь этой повседневной ерундой... Напомни, старик, за все время моей службы здесь произошло всего одно убийство, когда четыре года назад сбежавший из тюряги уголовник убил Джона Гранта. Многие ли шерифы могут похвастаться та ­ койстатистикой.

— Немногие.

— Вот именно, черт побери! — Нэйт насупился.— И вот теперь появился этот тип Уильямс, а еще эти коровы, зарезанные и изувеченные каким-то сумасшедшим хирургом. Проклятье!

— Полагаю,— подал голос Мик,— все дело в чужаках. Они, как известно, приносят беду, а пото­му надо их срочно выдворить. Меня, Фэйт, ее муженька... Кстати, Гэйдж не из этой компании?

— Заткнись.

— Так кто он, чужак или нет?

— Пошел к черту, Пэриш! В округе черт знает что творится, а тебе все хиханьки да хаханьки. Если у тебя есть вопросы, обратись к нему — он ответит.

В этом весь Натан Тэйт, с уважением и симпа­тией к шефу подумал Мик, направляясь к своему рабочему столу. Куча эмоций и ноль информации. Наверняка столь же исчерпывающе он ответит тому, кто поинтересуется у него насчет моей биографии.

По дороге домой Мику уже казалось, что мало-помалу он возвращается в привычную колею. В кон­це концов, что такое две ночи, проведенные с женщиной? Да, еще утром он не находил себе места. Но теперь все позади. Несколько часов безумства не смогли зачеркнуть всей предыдущей размерен­ной жизни.

Дома, открыв холодильник, Мик сразу же обна­ружил тушеное мясо, приготовленное Фэйт еще вче­ра. Поставив его в микроволновую печь, он двинулся на скотный двор, чтобы подбросить корма живот­ным и почистить хлев. Грудь, когда он нагибался, отчаянно болела, но Мик был даже рад этому. Боль — ниточка, которая связывает нас с миром, способ напомнить о реальности, повод для того, чтобы сосредоточить все своим мысли на себе са­мом. А еще — возможность уйти от других, навяз­чивых мыслей.

Он работал и чувствовал, как камушек за камуш­ком, кирпичик за кирпичиком восстанавливает стену, спрятавшись за которой, он жил все эти годы, стену, которая почти рухнула за эту неделю. В кон­це концов, он имел дело всего лишь с женщиной, а их у него хватало и раньше, хватит и впредь.

Тогда почему же он не может отделаться от чув­ства, что опять стоит на дне узкой, темной, вонючей ямы, на сей раз сам похоронив себя заживо?..

Первым ощущением Фэйт при виде уезжающего Мика было облегчение. Ей удалось выскочить из подстроенной мужчиной ловушки целой и невредимой, и теперь, оставшись наедине с собой, в тиши отцовского дома, можно наконец-то вздохнуть сво­бодно.

Закрыв глаза, она приложила руку к животу, чуть-чуть надавила на него и сразу же почувствовала энергичное шевеление ребенка — второе за утро. Только она и ее ребенок, и никого больше, и все как нельзя лучше! Именно здесь, на этом ранчо, где когда-то ей довелось познать радость бытия, она су­меет создать атмосферу истинного дома для своего будущего ребенка, дома, где любви, тепла и света будет в избытке, а слова «страх» не будет суще­ствовать вовсе.

По дому разносился запах хвойного освежителя воздуха, особенно сильно пахло сосной в спальне. Мик не сразу пустил ее в дом; сперва он что-то собрал в тюк, который забросил к себе в багажник, а потом стер с двери написанные ночным гостем слова — Фэйт так и не узнала какие. В комнатах было спокойно, чисто, приветливо.

И вдруг Фэйт опустилась на кровать, обхватила себя руками и тихо, жалобно зарыдала, как какая-нибудь шестилетняя девочка...

Когда она проснулась, за окном было темно. День как вода проскользнул между пальцев в бар­хатном забвении долгой дремы. Быстренько ополоснувшись под душем, Фэйт, следуя другому, не ме­нее настоятельному зову своего существа, поспеши­ла на кухню. Она почувствовала, что в состоянии съесть сейчас быка, и при одном воспоминании о дыне, которую она положила в нижний отсек холо­дильника, у нее потекли слюнки.