Твоя
Шрифт:
— Я обещал купить духи для Лали, но так спешил, так хотел пораньше вернуться домой…
— Много дел, да?
— Ты даже не представляешь…
Я несколько раз собиралась прервать его и рассказать о том, что труп нашли, но едва я собиралась с духом, он переводил разговор. Спросил про Лали, он всегда про нее спрашивает.
— Не знаю, она все выходные провела за городом у подруги и ни разу не позвонила, но все должно быть хорошо, если бы что-нибудь случилось, она бы позвонила, да?
«No news, good news» [6] — моя мама терпеть не может эту поговорку. Конечно, применительно к моему папе это звучит как издевка. Потом Эрнесто спросил еще кое о чем из тех вещей, о которых спрашивает любой муж, вернувшийся
6
«Отсутствие новостей — хорошая новость» (англ.).
— Инес, ты помнишь, что должна была забрать из чистки мой серый костюм?
Этими словами он меня окончательно обезоружил. Я не знала, что ответить.
— Я же говорил, что он мне будет нужен завтра, Инес!
Это был тот же Эрнесто, что и всегда. Мама говорила: «Снова тот же суп, девочка!» Но она всегда слишком мрачно все воспринимает, она так страдала. А я нет. Я вижу свет в конце тоннеля и понимаю, что это и есть самое важное. Хотя, кажется, я сама разожгла тут пожар, и от этого мне очень страшно.
Эрнесто налил себе что-то выпить и сел в кресло напротив меня. Положил ноги на журнальный столик рядом со своей голубой папкой, где я теперь хранила вырезки новостей, связанных с исчезновением Твоей, появившиеся с конца той недели. Или Бывшей-Твоей, или Той-Которую-Я-Считала-Твоей. Я уставилась на его ботинки, оказавшиеся сантиметрах в пяти от папки. Я больше не могла сдерживаться и сказала:
— Появилась Алисия.
Эрнесто не шевельнулся.
— Вчера нашли труп.
Я наклонилась над столиком и протянула ему голубую папку. Эрнесто открыл ее и стал читать вырезки в хронологическом порядке — так, как я их туда сложила. Папка в его руках задрожала. Мне стало его жаль, он казался совсем ребенком. Вошла Лали. Еле слышно поздоровалась. Она плохо выглядела. Конечно же, в выходные, которые она провела у своей подруги, они наверняка устраивали вечеринки, почти не спали и все такое прочее, что творят девочки ее возраста. Но теперь был неподходящий момент для того, чтобы заниматься ее воспитанием. С ее отцом и со мной сейчас происходили очень серьезные вещи. В конце концов, мы уже и так вложили в ее воспитание слишком много времени и сил. И денег. Эрнесто однажды подсчитал. К окончанию школы мы на нее потратили, не считая оплаты колледжа, почти восемьдесят тысяч долларов. В эту сумму входят форма, письменные принадлежности, книги, экскурсии, несчастное выпускное путешествие, всякие частные уроки и так далее и тому подобное — в общем, получается не меньше ста тысяч долларов. Впечатляет.
— Она создана для другого, — ответил он.
Эрнесто всегда думал о Лали, но в тот момент, сидя с голубой папкой в руках, он, уверена, думал только о себе. И правильно делал. Потому что думать о себе значило думать обо всех нас, о своей семье. От того, поспит Лали или не поспит одну ночь, ее жизнь не изменится. Она остановилась и взглянула на нас, бесчувственная, злая, как и всегда, а потом ушла наверх. Эрнесто не нашелся, что ей сказать. Хуже того, он попытался было выговорить:
— Я не привез тебе духи, — но осекся, и фраза прозвучала фальшиво, как в телесериале.
Лали, стоя на лестнице, посмотрела на него и снова стала подниматься. Как удачно! Иногда это молчание, которым пытаются воздействовать на нас дети-подростки, оказывается как нельзя кстати. Снова заговорит, когда ей что-нибудь понадобится.
— Если бы она знала, что происходит с ее бедными родителями! — сказала я.
И Эрнесто ответил:
— Оставь ее, она еще совсем ребенок.
Обычное дело, он всегда за нее заступается.
Эрнесто подождал, пока Лали поднимется наверх, и снова открыл папку. Пока он читал, выражение его лица изменилось. Бразильский загар сильно побледнел.
— Лали не надо ни во что вмешивать, — сказал он.
В глазах у него стояли слезы. Он казался сломленным.
— Какой позор!
Он заплакал. Не знаю, кого ему стало жалко: то ли Лали, то ли самого себя, то ли бедную Алисию. Но он в самом деле плакал.
Я поднялась и села рядом с ним. Эрнесто кинул папку на столик и продолжал смотреть в одну точку потухшим взглядом. Вздохнул. Вытер слезы. Посмотрел на меня. Схватил мою руку и сжал ее. Заправил локон, выбившийся из моей прически, стиснул мою коленку и сказал:
— Успокойся, все будет хорошо.
В этом я была уверена, но, как выяснилось позже, ошиблась.
27
— Пау…
— Лали?
— Да.
— А, откуда ты звонишь?
— Из дома. Как у тебя дела?
— Ничего, а ты как?
— Нормально.
— Ты не была в колледже?
— Нет, и ты тоже.
— Я провела выходные со своими предками. Это выматывает. Они считают, что раз им столько лет, то они не могут ошибаться.
— …
— …
— Слушай, Пау, уже почти час, как у меня пузо твердеет. Такое уже было как-то на выходных пару раз, но ничего, потом все прошло, и нормально, но теперь — все сильней и сильней, никак не прекратится. Не знаю. Как ты думаешь, что это может быть?
— Понятия не имею.
— …
— …
— …
— Тебе больно?
— Нет. Но оно твердое, как камень.
— Эй, а это не могут быть схватки?
— Не знаю.
— Мне кажется, при схватках происходит что-то вроде этого.
— Вроде чего?
— Того, что у тебя пузо твердеет.
— …
— Но я не уверена, ага?
— А если это они, то что делать?
— Ой, я в этом ничегошеньки не смыслю!
— …
— Надо бы спросить у того, кто знает. Хочешь, я поговорю с моей матерью?
— Нет, не надо все запутывать.
— Нет, если ты не хочешь, то я и слова не скажу.
— Сейчас меня вроде бы немного отпустило.
— Ой, как здорово!
— Да.
— …
— …
— Оно прошло?
— Да, почти.
— Увидимся вечером?
— Ладно.
— Ну, если с тобой все хорошо.
— Уверена, со мной все будет хорошо.
— В пять часов в торговом центре.
— Идет.
— Пока.
— Пока.
28
Мне стало гораздо спокойнее. Захотелось приготовить на ужин что-нибудь шикарное. То, что понравится Эрнесто. Я не стала готовить ягненка с перцем и картофель в сливках, которые готовила вечером, когда Эрнесто с Чаро улетали в Бразилию. Сделала цыпленка в апельсинах — блюдо довольно изысканное, и с ним у меня не связано никаких особых воспоминаний.