Твоя
Шрифт:
— Нет, — повторил он, теперь уже не так уверенно.
И я закончила наш разговор решающей фразой:
— Ты способен сесть в тюрьму ради нее?
Эрнесто не ответил.
— О чем ты думаешь? — спросила я, прекрасно сознавая, что ответа не получу.
Эрнесто все смотрел на меня, не говоря ни слова.
Я и не настаивала.
Нет, Эрнесто был на такое не способен.
29
— Восемьсот двадцать пять восемьдесят три восемьдесят три.
— Да?
— Извините, Гильермо дома?
— Минуточку, а кто его спрашивает?
— Лали.
— Ах, да, секундочку.
— …
— Алло.
— Алло,
— Да, я понял, кто ты. Как здорово, что ты мне позвонила!
— …
— Как у тебя дела, девочка?
— Хорошо.
— Хорошо?
— Ну, более-менее.
— Ты сейчас дома?
— Да, я дома.
— Вот это хорошо. Это очень хорошо.
— Ну, на самом деле я звоню с телефона-автомата в торговом центре, но вечером пойду домой.
— Хорошо, это очень хорошо.
— …
— …
— Я звоню тебе, потому что возникла одна проблема.
— Если у тебя есть только одна проблема, то все гораздо лучше, чем было тогда!
— …
— Посмейся немного, это полезно твоему футболисту.
— …
— Вот так мне нравится. Давай рассказывай.
— Мое пузо вдруг становится твердым, очень твердым, а потом отпускает. Я подумала, не знаю, ну, вдруг твоя жена поймет, что это может быть.
— Девочка, ты что, смеешься надо мной?
— Нет, почему?
— Это схватки. У тебя уже подошел срок?
— Понятия не имею.
— Да ты придуриваешься…
— …
— А врач тебе что сказал?
— Ну, я… я не была у врача с тех пор, как это случилось.
— А хуже всего то, что ты не шутишь…
— …
— Ладно, оставайся там, где ты есть, я за тобой заеду и отвезу в больницу.
— В больницу?
— А где еще ты собираешься рожать малыша, девочка?
— То есть, может быть, это уже началось?
— Я понятия не имею, я коммивояжер, продаю застежки-молнии и все такое, девочка, но на всякий случай я тебя прямо сейчас доставлю в больницу. Назови мне адрес этого торгового центра.
— …
— Алло…
— …
— Алло!!!
— …
— Да твою же мать! Разъединили!
30
Труп Алисии Сориа достали из холодильника и поместили на стол. На бумажной табличке было написано ее имя. Личность установили несколько дней назад, по зубам и форме прикуса. Медальон с инициалами и датой рождения с точки зрения судебной медицины не являлся достаточным доказательством. А для всех остальных — вполне. Отец знал, что это она. И мать тоже. А также Чаро, Эрнесто и Инес, хотя они и не видели медальона.
Едва открыли пластиковый мешок, по комнате стал распространяться трупный запах.
— Тело находится в состоянии сильного разложения, — продиктовал судмедэксперт своему помощнику, который делал заметки для протокольного заключения.
Приступили к осмотру трупа. Сначала — внешнему, отыскивая следы травм, порезы, пулевые отверстия. Работа обычная, но сложная, ведь тело достаточно сильно разложилось, и, что еще хуже, скорее всего ненужная, ведь все указывает на то, что девушка утонула. Рутина. Эксперт перевернул тело и продолжил осмотр. Что-то привлекло его внимание.
— Кровоизлияние в вещество спинного мозга, — продиктовал он ассистенту.
Затем потрогал шею, сверху вниз и снизу вверх. И добавил:
— Компрессионный перелом шестого и седьмого шейных позвонков с полным смещением и разрывом спинного мозга.
Еще раз перевернул тело. С этим трупом все оказалось не
— В легких следов воды не обнаружено, — продиктовал судмедэксперт.
Помощник в свою очередь начал вырезать матку, чтобы затем, как обычно, поместить в формалин вместе с остальными органами. Но после первого надреза у него возникли какие-то сомнения, и второй разрез он сделал гораздо осторожнее. Третьего же делать не стал. Подозвал судмедэксперта. Тот подошел, раздвинул ткани, посмотрел, кивнул и продиктовал:
— Возможна беременность сроком около двенадцати недель.
Они аккуратно зашили труп и обмыли его.
Снова поместили тело в пластиковый мешок, закрыли его и отправили обратно в холодильник.
31
Эрнесто ждал меня в комнате. Я пошла за ящиком из-под инструментов. Поднимаясь по лестнице с ящиком в руках, я все никак не могла избавиться от странного ощущения — будто бы это часть какого-то странного кинофильма и сейчас камера следует за мной, ступенька за ступенькой. Я — главная героиня, нахожусь в самом центре экрана, освещена прожекторами. Мне даже пришла в голову мелодия, подходящая к подобным сценам. Это было немного странно. Но мне нравилось, я чувствовала собственную важность, собиралась сделать то, что ляжет в основу будущего благополучия моей семьи. После этого я буду относиться к классу избранных. Тех, чьи поступки влияют на жизнь остальных людей. А ведь есть и такие, кто не оставит по себе никакого следа. Очень печально. Как моя мама, которая всю жизнь только и делала, что ненавидела папу, а это оставило свой след лишь на ней самой. Я говорю о ней довольно много, но все-таки это ее жизнь и ее муж. Я тут ни при чем. Как Лали. Если бы мама его убила, было бы совсем другое дело, но она его просто ненавидела. Да и я сама, если бы не все эти события, начало которым положил несчастный случай с Алисией, тоже так и коптила бы небо до самой смерти. Зато теперь я поднималась по лестнице, будто королева, которая держит в руках дары богам, дабы вознести их на алтарь (то есть в руках у меня ящик из-под инструментов, который я несу Эрнесто в комнату).
Когда я вошла, Эрнесто сидел на кровати. Я поставила перед ним ящик и села с другой стороны. Это тоже прекрасно. Мы с Эрнесто сидим на кровати и вместе занимаемся каким-то делом. Как в молодости, когда мы разглядывали фотографии или по утрам не спеша читали утреннюю газету. Я не могу поклясться на Библии, что мы действительно делали то или другое. Через двадцать лет брак перестает быть таким, какой он есть, и становится таким, каким мы хотим его видеть. Некоторые даже путают события, которые происходили на самом деле, с теми, что только могли бы произойти. Правда и вымысел так тесно переплетаются, когда вспоминаешь семейную жизнь, особенно такую стандартную, как у нас. Не знаю, рассматривали ли мы когда-нибудь с Эрнесто фотографии, лежа в постели, но ведь это вполне могло быть. Так что я снова ощутила ту близость, что существовала между нами когда-то.