Ты мне только пиши
Шрифт:
– Чего ты мне шприц суешь?!
– возмутился Третьяков.
– Обезболивай ему локоть! Сумеешь?
– Сумею, - кивнула девушка.
– Потерпи, Димка, - мягко сказал Третьяков.
– Сейчас все будет в ажуре...
Девушка уже набирала новокаин в шприц.
– По сколько?
– спросила она Третьякова и шмыгнула носом.
– Давай три укола по двадцать кубиков, и порядок, - ответил Третьяков и повернулся к Волкову: - Помнишь, в пятьдесят седьмом в Саратове на репетиции у меня плечо выскочило?
Девушка сделала первый укол. Волков скрипнул зубами и мгновенно вспотел.
Третьяков погладил Волкова по голове и сказал Стасику:
– А ты дуй в буфет и притащи коньяку! Сейчас наш Димуля примет двести - и как рукой все снимет!..
– Никакого коньяку!
– неожиданно жестко произнесла девушка.
– Еще новости!.. Алкоголь нейтрализует обезболивающие средства...
Третьяков смутился.
– Я думал как лучше, - пробормотал он. Затем огляделся, словно ища поддержку, и увидел своих прыгунов.
– А ну валяйте отсюда!
– рявкнул он грозно.
– Ишь собрались, как на поминки! Давайте, давайте! И так воздуху никакого...
Через десять минут кость была вправлена в сустав, и обессиленный Волков глубоко вздохнул.
– А теперь тугую повязочку - и будьте здоровы, живите богато!
– радостно сказал Третьяков, и было непонятно, к кому он сейчас обращается, к Волкову или к девушке.
Волков слабо улыбнулся, а девушка, стыдясь своей растерянности и слез, огрызнулась:
– Будто без вас не знаем!
И, уже забинтовывая руку Волкова, с достоинством сказала всем стоящим вокруг:
– В таких случаях фиксация конечности - первое дело.
В больницу Волков отказался ехать. Он еще полежал в гардеробной, покурил с Третьяковым и выслушал не одну историю о травмах, падениях и переломах. Каждый, кто заскакивал проведать Волкова, считал своим долгом рассказать о каком-нибудь случае из собственного опыта или уже известную, ветхозаветную байку про то, как какой-то воздушный гимнаст сорвался с трапеции, ляпнулся с высоты в семнадцать метров, встал, раскланялся и ушел с манежа под гром аплодисментов. А на следующий день работал как зверь! Еще даже лучше...
Каждая такая история кончалась счастливо и героически. О переломах и травмах говорили подчеркнуто пренебрежительно, громко смеялись, наперебой чиркали спичками и зажигалками, когда Волков хотел прикурить, и только изредка тревожно поглядывали на Волкова - не плохо ли ему? И, понимая, что плохо, еще громче хохотали, вспоминали совсем уже невероятные случаи, презрительно ругали передвижные цирки и проклинали тот час, когда отдел формирования программ загнал их в эту "передвижку", в этот паршивый среднеазиатский городок...
Раза три приходила девушка-фельдшер, достойно щупала пульс у Волкова
Волков и Третьяков выпили по стакану, а Стасик отказался. Третьяков за это похвалил Стасика и начал было длинный разговор о вреде пьянства среди цирковой молодежи вообще. Но Волков прервал его, сказав, что Стасик совершенно не пьет и поэтому страстное выступление Третьякова воспитательного значения не имеет.
Третьяков расхохотался, набил карман девушки конфетами и попытался назначить ей свидание на вечер.
Она тут же оправилась от состояния неуверенности и, выйдя из гардеробной, презрительно бросила Третьякову:
– Господи! Старые, а туда же...
Третьякову было тридцать девять, и это его обидело. Он слил остатки коньяка в один стакан, залпом выпил и обиженно сказал, глядя на закрытую дверь:
– Скажите пожалуйста!..
Так шел этот день.
И только когда прозвенел первый звонок вечернего представления, Волков приподнялся с реквизитного ящика и сказал Стасику:
– Ну что, старик, домой потопаем?
Экследитор цирка снял им отдельную двухкомнатную квартиру на окраине городка. Хозяева квартиры уехали на два месяца в горы, и Волков со Стасиком жили в этой квартире припеваючи.
Третьяков был раздражен и почему-то ругал Среднюю Азию.
– Ты зря выпил, - сказал ему Волков.
– Тебе же еще работать на вечернем.
– Не боись,- ответил Третьяков.
– Я сегодня в работу не иду. Сегодня вечером пробуем на мои трюки одного огольца из училища. Так что я только на пассировку выйду...
– Это какого же огольца?
– поинтересовался Волков. Его мутило от боли, и сильно кружилась голова. И он старался быть занятым еще чем-нибудь, кроме боли.
– Ну новенький у меня такой... Сергиенко, - грустно сказал Третьяков.
– Хороший паренек. Куражливый...
– А, это который в плечи с купэ ловит? Школьный пацан...
– Молодой, вот что главное...
– вздохнул Третьяков.
– А мы?
– подмигнул ему Волков и, покачнувшись, осторожно, чтобы Стасик и Третьяков не заметили, придержался правой рукой за косяк двери.
– А мы тоже... молодые. Но уже не очень, - усмехнулся Третьяков.
– В этом она права.
– Ладно, ладно, - рассмеялся Волков.
– Не развращай мне Стасика. Юный партнер зрелого мастера должен верить в неиссякаемые силы своего мэтра...
– Я и верю, - сказал Стасик.
– И на том спасибо. Сделай, сынок, дяде ручкой, и попробуем уползти в норку...
За кулисами прозвенел второй звонок. Третьяков мотнул головой, словно хотел стряхнуть с себя печаль, и сказал Волкову: