Ты постучишься в дверь мою
Шрифт:
На работу Ксюша вернулась потому, что голову снова нужно было чем-то забивать, оставляя как можно меньше времени на то, чтобы думать, как жить в новой реальности.
Поначалу было очень сложно… Слышать его, видеть его, каждый раз чувствовать, будто нож в сердце проворачивают…
А перед глазами его могила… Пустая, как оказалось.
Ее слезы… На ровном месте, как выяснилось
Ее боль… По человеку, так легко манипулирующему ее чувствами.
Она любила Ваню. Всем сердцем и душой, но простить не могла. Это хуже телесной измены… Это выше ее понимания…
Нина с Игорем предлагали снова вернуться к ним или поменять жилье на то, в которое он точно не явится, нанять ей охрану, чтобы не приближался…
Ксюша отказалась по всем трем пунктам, прибегая лишь к тем мерам, логику которых понимала.
Отправила ему аккуратно сложенные вещи…
Набрала как-то вечером Макса, с которым… общаться тоже стало сложно… Потому что он знал. Макс знал! А она нет… Попросила приехать.
Он не приехал — прилетел… А в коридоре ждет громадный чемодан.
— Это Ивану Николаевичу… Отвезешь, пожалуйста? — кивнул виновато. — Спасибо…
— Ксения Игоревна…
— Не надо, Макс. Я не держу на тебя зла, просто… Ты — его человек. Будь с ним…
Наверное, нельзя закрывать дверь перед носом человека, когда-то спасшего тебя от неизвестности, но…
Ксюше тошно было каждый раз, когда она думала, как Иван ее предал. И Макс служил вечным тому напоминанием.
Данилов рекомендовал им с Иваном усилить охрану, предлагал государственную, но они отказались, а вот свою действительно усилили… По отдельности. И ждали…
Ксюша сама не знала, чего ждет она, может, какого-то божественного провидения, чтобы полегчало, отпустило, а вот Иван — ее шага навстречу. И еще немного нового покушения. Которое, вероятно, снова предстояло…
— Тихомиров, подписать надо…
Хозяева кабинетов менялись, а манеры посетителей — нет.
Как когда-то бесцеремонно вламывался в этот же кабинет, занимаемый Ксенией, теперь Кирилл зашел к Бродяге.
Вроде как к другу. Вроде как к умершему. Как-то воскресшему…
Он злился. Невероятно злился на Тихомирова за то, как он с ними со всеми поступил. За недоверие. За то, что окружающие его люди вдруг почувствовали себя подопытными кроликами, за которыми, наверное, интересно наблюдать и посмеиваться…
Их встреча после была… Далеко не теплой. Даже подрались. Такое за всю жизнь раз всего было и то по молодости, а тут… Кир бросил, что Бродяга повел себя с ним и Ксюшей, как последняя гнида, а Ване башку сорвало, потому что нет никаких «их с Ксюшей», потому что знал, как друг вел себя после его «смерти» с ней.
И винить не мог — не имел права, но злость спустить… Тут ему никто не запретил бы.
И Киру было, за что вновь обретенному другу сдачу дать, тоже злился…
А вот перед Ксюшей стыдно было. Он извинился позже, она клялась, что простила, да только… Прудкой все равно чувствовал себя редким мудаком, принявшим активное участие в ее срыве.
Возвращение Вани же значило для Кирилла одно: он снова должен отойти. Должен, потому что шансов совсем нет. Даже призрачных. Даже маленьких. И это тоже злило.
А что касалось продажи доли… После того разговора с Ксюшей эту тему он пока больше не поднимал. Запутался. Так же, как все в этом чертовом офисе.
Зашел в кабинет вроде как друга, бросил документы на стол, сам отошел.
Ваня конечно же заметил, как это было сделано — показательно зло, да только… еще и с Киром по десятому разу выяснять не хотелось.
Ксюши хватило…
— Она меня ненавидит… — подписал, сказал негромко, но Прудкой услышал, оглянулся, губы в усмешке скривил.
— А как ты хотел? Чтобы на шею бросилась? Это ты на ней женат восемь лет, не я, но даже я понимаю…
Договаривать не пришлось, Ваня и так все прекрасно осознавал, но…
Никто ведь не знал, что с ним творилось все это время. Никто не знал и знать не хотел, чего стоило принятое решение, чего стоило вынужденное заточение, чего стоило теперь имитировать спокойствие и принятие.
Бродяга не хотел жалости, но… Черт… Даже от друга не мог надеяться на поддержку. Единственного друга, на поверку оказавшегося… И злиться на него Ваня права не имел, но не выходило.
— Не ждал, что на шею. Просто… На развод подала…
Кирилл снова хмыкнул. Поколебался пару секунд, потом подошел, на кресло сел напротив, направил на друга саркастический, недоброжелательный взгляд.
— Приветствую в клубе, Тихомиров. Мы уже и на заседании были… Весело…
Язвил… Желчно так. Будто специально пытаясь и ему больно сделать — будоража, и себе — будя воспоминания.
Кириллу казалось даже, что их веселая компания превратилась в кружок мазохистов. Боль друг другу доставляют, и себе заодно, при этом получая не абы какое удовольствие.
— Что делать, Кир? — Бродяге же, видимо, действительно хреново было, потому что… Кир не помнил, чтобы друг на него таким взглядом смотрел… Побитой собаки.
— Бороться, Вань. Что еще остается? — и он… снова выбирал дружбу. Когда одному из них плохо — второй всегда выбирает дружбу.
И отступает, если речь о любимой, недосягаемой девушке.
Поддерживает, если совсем туго.
Подбадривает, когда даже сам не верит, что все будет хорошо.
— Главное… Не дохни больше, Тихомиров. С тобой плохо. Но без тебя совсем труба…