Ты самая любимая (сборник)
Шрифт:
Юдзи с агрономом тут же пошли к Антоновскому.
— Извините, господин начальник. Мы не можем быками распахать эту степь. Разрешите нам поехать на МТС и взять в долг хотя бы один трактор.
На следующий день, с утра до вечера, трактор «ХТЗ» пахал сибирскую степь. К вечеру он распахал несколько квадратных километров. За трактором шли японские пленные крестьяне, сажали картошку. В другой стороне они посадили рассаду капусты, огурцов, помидоров.
Летом картошка густо разрослась, поднялись и кустики огурцов и помидоров. Но вместе с ними буйно взошли сорные травы. Что делать?
— У нас нет техники для механической прополки. А вручную силами моей бригады вырвать сорняки на таком поле совершенно невозможно.
Вечером комбат собрал всех бригадиров, объяснил ситуацию. Бригадиры зашумели:
— Мы вкалываем на шахтах по 12 часов в день! И у нас постоянно забирают людей то на сельское хозяйство, то на строительство! Мы больше не можем выделить агроному ни одного человека!
Выслушав всех, комбат сказал:
— Я принял решение. Приказываю: с завтрашнего дня каждая бригада после возвращения с работы занимается прополкой полей. Для этого агроном Ниихо распределит участки по бригадам, и я сам буду принимать у вас эту работу. Объявляю социалистическое соревнование бригад по прополке наших полей.
Бригадиры недовольно зашумели, но комбат поднял руку:
— Тихо! Я знаю, что это не очень приятный приказ. Но подумайте, что лучше: летом прополоть наше поле, чтобы получить овощи на всю зиму и выжить в Сибири, или зимой копать новые могилы?
К удивлению бригадиров, даже те из шахтеров, которые целый день махали кайлами и добывали уголь в забое, не возражали против сверхурочной работы. Летом в Сибири день очень длинный, люди возвращались из шахт засветло и с удовольствием, с песнями и шутками работали в поле еще два и даже четыре часа. Многие были из крестьян, им нравилось снова заняться своим родным делом. И все знали, что работают только для себя, для своего спасения от ужасной сибирской зимы.
И вот наступила осень. На столе начальника лагеря появилась картошка, которую агроном Ниихо выкопал для пробы. Антоновский с удовольствием взвешивал ее в руке, крутил, подбрасывал.
— Вот это да! Какая большая! Не хуже украинской! Пять сантиметров в диаметре! Банзай, японцы!
После двух лет пребывания японцев в Сибири многие русские стали вставлять в свою речь японские слова «банзай», «ка ничево» и другие. А на столе у Антоновского появился русско-японский словарь.
35
Весной 1948 года во всей округе случился ужасный переполох. Из Москвы пришло сообщение о том, что по итогам Всесоюзного социалистического соревнования шахта Южная, на которой работали только пленные японцы, заняла первое место и награждена переходящим Красным знаменем ВЦСПС, а также премией в 150 000 рублей. То есть в Москве не учли (или не знали), что Южной шахтой управляют японские военнопленные, а просто по цифрам добычи угля присудили им первое место. Исправить эту ошибку не решился никто — ведь награды за результаты соревнования утвердил лично товарищ Сталин. Кто мог доложить Сталину, что соревнование с русскими шахтерами выиграли пленные японцы? Да его бы тут же и расстреляли!
В результате знамя ВЦСПС оставили
36
Летом 1948 года в бараке пленных японцев один шахтер сказал:
— Слушайте, сегодня в шахтном люке я слышал от русского шахтера Николая — вы его знаете, он никогда не врет… Так вот, он сказал, что видел на станции эшелон с японцами. Они ехали на восток и пели веселые песни. Наверняка это наших стали отправлять в Японию.
— Врешь! Не может быть!
— Я никогда не вру…
Потом рабочие лесного склада сказали, что им подали порожняк с несколькими вагонами, на которых по-японски написано «Кикоку банзай!», то есть «Ура, возвращение на родину!».
Японцы побежали посмотреть на эти вагоны и действительно своими глазами увидели эту надпись. Вечером весь лагерь был в сильном возбуждении. Еще бы! Наверняка в этих вагонах везли японцев из других лагерей.
Но одновременно появились другие слухи, разочаровывающие. Одна из «мадам» на Северной шахте сказала:
— Вчера через Заречную прошел эшелон с японцами. Но не на восток, а на запад. Я сама видела. И в каждом вагоне были охранники с автоматами. Очень злые, свирепые.
— Откуда ты знаешь, что это были японцы?
— Ну как? Такие же узкоглазые!
— А может, это китайцы, которых Мао Цзэдун арестовал? Или киргизы…
Хотя японцы продолжали выполнять и перевыполнять нормы и совсем неплохо жили в лагере — со своим сельским хозяйством, своей пекарней, баней, парикмахерской, театром, оркестром и даже со своими русскими зазнобами и «мадамами», — то есть и правдажили, как при коммунизме: работали по способностям, а получали по потребностям, — но слухи о возвращении на родину уже не давали им спать.
Немало я стран перевидел,
Шагая с винтовкой в руке,
Но не было больше печали,
Чем жить от тебя вдалеке…
Вечером 15 сентября 1948 года начальник лагеря Антоновский неожиданно вызвал в свой штаб всех русских, а также японских офицеров и бригадиров. Дежурный офицер скомандовал:
— Всем смирно! — И доложил: — Товарищ начальник лагеря, по вашему приказанию — все в сборе!
В штабе светила только одна лампочка, на улице было уже темно.
Антоновский встал:
— Внимание, товарищи! Сегодня я получил приказ чрезвычайной важности. Читаю: «Приказом Верховного главнокомандующего генералиссимуса Сталина лагерь военнопленных при Канском рудоуправлении закрыть 29 сентября сего года. Всех военнопленных 28 сентября погрузить в вагоны и отправить в Находку для репатриации в Японию».
Японцы стояли не шелохнувшись, затаив дыхание и сдерживая крик радости.
Прочитав приказ, Антоновский пожал руку командиру батальона Якогаве: