Ты следующий
Шрифт:
При приеме в партию каждому будущему коммунисту полагалось в письменной форме изложить мотивы своего решения. В таком подходе крылось некое коварство. Ты был просто вынужден сочинять глупости, превращая веру (если она у тебя была) в бесстыдные политические шаблоны и скрывая истину.
Когда система рухнула, первое, от чего отказалась партия, было само слово «коммунизм». А что же стало с мотивами миллиона ее членов, в лексике которых этот термин был обязательным? Все, кто публично признался в том, что их настоящим мотивом был карьерный рост, получили прощение. Карьера была их представлением о счастье. Что ж, ничто человеческое им не
Может, антикоммунисты знали лучше, что есть коммунизм?
Коммунизм и счастливое общество оказались такими же иллюзорными, как и само счастье. Но разве человек откажется от его поисков?
Научно спланированный идеал материалистов остался призраком. А предсказанное в призрачных «Центуриях» «шарлатаном» Нострадамусом сбылось:
Грифон будет править Восточной Европой, Где белых и красных пьянят грабежи. Весь Север глядится в духовную пропасть, Второй Вавилон любит ритмы машин [53] .53
Перевод В. Бурбело и Е. Соломарской.
(Существуют серьезные предположения, что Нострадамус написал свои предсказания как ответ несчастному Томасу Мору.)
«Хозяйка», которая исчезла на какое-то время, появилась снова. Расчистила дорожку на заснеженном дворе, подмела в зале и занялась готовкой. Не глядя мне в глаза, она сообщила, что «вечером у нас будет гость». Я знал, что это означает, и заранее закрылся в комнате. В темноте двора я видел лишь фары двух машин. В доме раздавался шум, издаваемый человеческими существами. Все было слышно удивительно отчетливо: звон вилок и ножей… и даже то, как наполняли стаканы. Но гости попались неразговорчивые. И все же в какой-то момент до моих ушей долетел строгий менторский голос:
— Говорят, у вас тут живет один, за что-то сосланный?
— Да. Провинившийся писатель.
— Позовите его. Пусть с нами поужинает!
Лестница заскрипела, и шофер безошибочно постучал в мою дверь. Он, мол, увидел под ней полоску света.
— Товарищ, спуститесь вниз. Товарищ Тодоров приглашает.
Я спустился. Компания оказалась маленькой и мрачной.
Гость — жилистый мужчина с чересчур длинными волосами — одновременно напоминал персонажей с фотографии времен студенчества моего отца, который как-то снялся с анархистами, и учителя музыки, в давние годы дирижировавшего нашим гимназическим хором.
— Садись, товарищ! — сказал странный гость. — Ничего страшного! Все наладится даже быстрее, чем тебе кажется.
Я засмущался, не зная, что ответить. Остальные молча ужинали. Пили за столом мало и без тостов. Только под конец трапезы гость снова обратился ко мне все тем же ледяным дружелюбным тоном:
— За что они тебя сослали?
Я знал, что не могу ответить на этот вопрос. Сказать, что я отправлен «изучать жизнь», означало бы посмеяться над собой.
— Думаю, меня оклеветали. Просто так. За несколько стихов против Сталина.
Длинноволосый вздрогнул и сардонически рассмеялся. Остальные молча переглянулись. Шофер подмигнул мне. Шеф поднялся, и все тоже засобирались.
Так, в первый и последний
Следующие гости были мне знакомы получше. Любчо Васильев и Димитр Бакалов приехали растревоженные. Они говорили со мной как с тяжело больным. От них я узнал, что мое стихотворение «Спиртоварня» вышло 30 января в газете «Литературен фронт». Но прежде чем я успел обрадоваться, мне сообщили, что оно было встречено очень холодно. Венелин Коцев, идеологический секретарь ЦК, на нескольких «собраниях с активом» повторял: «Мы отправили его изучать жизнь, а он заперся в спиртоварне и изучает ее».
— Погоди, не печатай пока такие стихи, — робко советовали мне посетители. — Вот все уляжется, и уж тогда…
— Мы в окружном комитете решили выплатить тебе небольшой гонорар. Чтобы ты написал что-нибудь в нашем духе…
Они оставили конверт на столе. Сумма и правда была небольшой, некруглой, и мелкие банкноты свидетельствовали о том, что ее собирали всем миром. Мне хотелось закричать от незнакомого болезненного чувства. Такую же боль испытывает окоченевшее тело, когда его согревают. Но я уже потратил часть неприкосновенного запаса на один билет до Софии. Поэтому взял «гонорар».
Дора приехала еще до наступления весны. Приехала не на свидание. Она привезла мысль о завтрашнем дне и осталась со мной. Мы пытались жить так, будто судьба исполняла наши желания. Не знаю, как выглядела со стороны эта отчаянная гордость. Ее могли толковать как заблагорассудится. На праздник кукеров [54] мы поехали в соседнее село. Радовались и смеялись как дети. Возможно, именно эти фракийские мифические существа прогнали зло и очистили наши души.
54
Кукер — в мифологии южных славян олицетворение плодородия. В Болгарии до сих пор на масленицу по селам ходят мужчины в одежде из овечьих или козьих шкур, вывернутых наизнанку, в рогатых раскрашенных масках и с большими деревянными фаллосами.
Из Хисаря — дома отдыха писателей — приехали навестить нас Камен Калчев, Мария Столарова, Колю Русев с Люли и Йордан Радичков с Сузи. Было что-то благородное и счастливое в их визите. Они не любопытствовали. Не выражали сочувствия. Как будто все было по-прежнему. Только добрый Камен (председатель Союза писателей после Караславова) точно хотел меня подбодрить. Достаточно неловко он сообщил мне, что на недавней встрече Тодор Живков спросил его, как я поживаю.
— Я?!
— Да. Да, ты. Представь себе. Главный тобой интересуется.
— И что ты ему сказал?
— Сказал, что у тебя все хорошо.
— Как хорошо?! Ты разве не понимаешь, в каком безвыходном положении я нахожусь?
Камен смутился и обиделся:
— Постой, постой! А что, по-твоему, я должен был ему сказать? Партия же хочет, чтобы у нас все было хорошо, а не плохо… Когда я сказал, что у тебя все нормально, я тебя защитил… Если бы я сказал, что у тебя не все в порядке, это бы означало, что ты что-то делаешь не так.
— В чем меня и продолжают обвинять.