Ты следующий
Шрифт:
— Мне посоветовали двух болгарских поэтов — из самого старого и самого молодого поколения. Елизавету Багряную и Любомира Левчева. Вы их знаете?
Я задумался над тем, что это. Шутка? Провокация? (Мы, болгары, только об этом и думаем.) Или ирония судьбы? Мой собеседник почувствовал, что со мною что-то происходит.
— Что случилось? Вы о них не слышали?
— Я их очень хорошо знаю. Елизавета Багряная — великая болгарская поэтесса. Заслуженно номинирована на Нобелевскую премию. А что касается молодого поэта… то он негодяй.
— Неужели? — вздрогнул Ивар, как будто обидели его самого. — А вы не слишком категоричны?
Я
Это было 22 июня. И в белые ночи Ивана Купалы, погрузившись в мягкий сумрак финских сосен, мы затерялись на каком-то празднике освобожденной души. На поляне в низине молодые мужчины и женщины, опьяненные любовью и водкой, играли во что-то, напоминающее футбол, но с несколькими мячами и без правил. Целью игры было не забить гол (ворота вообще не были предусмотрены), а — веселиться и резвиться. Из старой сауны выскакивали голые красивые тела и с разбегу бросались в озеро. А мы с Астрид и Иваром прогуливались и говорили о поэзии — о той самой чудесной связи между людьми, о луче, проходящем сквозь любую преграду… Мы радовались дружбе, которая возникла так внезапно. Мы были счастливы. И это видно по фотографиям, которые сделал шведский поэт и фотограф турецкого происхождения Лютфи Иошкёк.
Никогда больше я не виделся с Астрид и Иваром. Наша дружба продолжилась в сердечных письмах и публикациях. Ивара уже нет в живых, а нить не обрывается.
Джери Марков очень внимательно выслушал мои рассказы о Праге и о Лахти. И сделал неожиданный вывод:
— И это Финляндия! А представляешь, как хорошо в Италии?
И чистосердечно и убедительно поделился своим ощущением того, что мы давно уже упираемся головами в родной низкий потолок.
— Все, что мы могли получить от этой страны, мы уже получили, — сказал он, очевидно имея в виду себя. — Теперь нам остается только буксовать в провинциальном мышлении и зависти коллег. Нет, надо расколоть эту скорлупу. Выйти в настоящий мир. Помериться силами с настоящими писателями и настоящими проблемами. Вот каков наш путь. — Джери был куда серьезнее и убедительнее, чем обычно. — А начинать надо с Рима! — призывал он. Знак успеха явился на итальянском небе, и единственной проблемой было хотя бы кое-как выучить язык, чтобы понять Божье послание. Мое душевное состояние было таким, что все идеи Джери я воспринимал как откровение.
Мы тут же распределили задачи. Он занялся самым трудным вопросом — паспортами и визами. А я должен был найти учителя итальянского. Тут я вспомнил об одной однокласснице моей сестры, переводчике и педагоге. У нее фамилия была Даскалова. В качестве классной комнаты было решено использовать редакцию.
И вот мы лицом к лицу столкнулись с нашим римским будущим. Джери как бесспорный капитан команды объяснил учительнице наши цели:
— Нам нужно в короткий срок (за два-три месяца) овладеть итальянским на начальном уровне, потому что нам предстоят встречи с известными писателями и издателями.
Даскалова вытаращила глаза, как капитолийская волчица, и даже поднялась со стула. Джери попытался успокоить ее:
— Мы сделаем все, как вы скажете. И имейте в виду, что мы знаем толк в гонорарах и торговаться не станем.
Учительница
— То, чего вы хотите, с деньгами не связано. Скажу вам прямо: это невозможно. История знает примеры гениальных полиглотов, которые за несколько недель овладевали иностранным языком. Сын Паганини, например. Но я не собираюсь поддерживать подобные иллюзии.
Джери был непреклонен и обаятелен:
— Давайте попробуем. У нас нет необходимости говорить как сын Паганини. Важно начать.
И учительница согласилась — «под нашу ответственность». И тут же прошла с нами первые пять уроков из университетского учебника.
Дома события приняли драматический оборот. Мои дети смеялись надо мной, пока я делал домашнее задание и выписывал слова в специальную тетрадку. Я проклинал и Джери, и Рим, и самого себя. На второй урок Ромул не явился. Оба часа Даскалова гоняла меня по пройденному материалу и давала упражнения на закрепление. Я чувствовал себя сыном Паганини и готов был поколотить болгарского беллетриста. Когда же наконец все римляне снова были в сборе и учительница попросила показать домашнее задание, Джери Марков сделал заманчивое предложение:
— Товарищ Даскалова, давайте мы сначала с вами рассчитаемся.
— Вы отказываетесь от занятий? Что ж, это разумно.
— Ни в коем случае! Просто давайте мы оплатим вам прошлые уроки.
— А почему именно сейчас? Лучше в конце занятия.
— Нет-нет. Не будем откладывать. «Оплаченные счета — добрые друзья».
— Ну ладно. Три урока по два лева — всего шесть левов.
— Как по два?! По пять левов!
— Да нет же, — смутившись, покраснела учительница. — Я беру по два лева за урок.
— Нет. У нас специальные требования и специальные тарифы. За три занятия пятьдесят левов.
Джери торжественно полез во внутренний карман, и улыбка тут же исчезла с его лица.
— Черт побери, я забыл кошелек. Мы играли в карты, и я оставил его на столе.
Нет, Джери не хитрил. И не жадничал. Наоборот, ему доставляло удовольствие демонстрировать, что у него есть деньги и что он может сорить ими. Хорошо, что у меня оказались 50 левов. А учительница окончательно смутилась, забыла о домашних заданиях и перешла к объяснению следующих пяти уроков.
После еще нескольких подобных экспериментов я дошел до реки Рубикон и решил не переходить ее, даже если она окажется совсем мелкой. Я настойчиво потребовал от Джери оплатить занятия, подчеркнув, что они — последние. Джери обиделся. Он понимал, что все идет не по плану, что отменяются не только занятия, но и задуманная поездка. Мы никогда прежде не ссорились. Сейчас я впервые увидел, что он сердится на меня:
— Почему ты меня бросаешь? Как я поеду один на машине? Я же засну за рулем.
— Джери, я не народный будитель, и к черту твой руль!.. Ты хочешь разделить мир на поэзию и прозу и владеть им. Divide et impera. Как красиво! Но ты-то беллетрист. И хотя бы в теории сможешь заработать на своих романах. А я на что буду жить с непереводимой поэзией? У тебя в Италии брат, а у меня тут двое детей и жена, которую я люблю. Ты знаешь, что с ними будет, если я останусь на Западе?
— А кто тебе сказал, что мы останемся на Западе? Мы будем жить и там и здесь. А в один прекрасный день переправим к нам наши семьи.