Ты теперь моя
Шрифт:
— Но… Я не понимаю. Нет. Нет. Я без тебя не смогу, — прерывисто и задушенно частит сквозь слезы.
Только этого мне, блядь, не хватает.
— Сможешь, Лена, — прихватывая ее за плечи, с силой сжимаю.
Хочу, чтобы пришла в себя.
— Нет, не смогу! Я к тебе… Рома, я же к тебе так привыкла…
— Конечно, привыкла. В этом и проблема. Пройдет время, отпустит.
Любая привычка — зло. Ни к чему нельзя привязываться. К людям особенно. Чтобы потом не приходилось вот так вот с кровью отрывать.
Будь
А лет пять назад мы с Голубевой встретились, как говорится, волей случая. Ее сожитель задолжал нам крупную сумму денег и никак не расчехлялся расплачиваться. Все завтраками кормил и обещаниями. Заявились с Назаром к нему домой, а там она — Ленка. С пузом, на сносях. Позже выяснилось, что урод этот ее поколачивает и чмырит. Заступился, как за свою. А когда тварь эту загребли менты, впрягся помогать. Так и завертелось, нам обоим это было удобно.
Но сейчас Голубева едва не воет.
— Нет… Нет… Не пройдет… Ты же меня бросаешь… Что я сделала не так?
— Ничего не сделала. Не зацикливайся на этом.
— Но как же… Это из-за свадьбы? Из-за того, что ты женился? Так мне все равно!
— Нет, не поэтому.
Я разрываю с ней отношения не из каких-то там моральных соображений. Просто мне больше не нужно. После свадьбы я так ни разу к Елене и не наведался, а держать кого-то на привязи, чтобы появиться раз в полгода — не в моих принципах.
— Я не понимаю… Я не смогу… Прости, если что-то не так… Прости, пожалуйста, прости…
— Успокойся, Лена, — понимая, что размазало ее неслабо, выталкиваю уже жестче. — Приди в себя. Не устраивай сцен. Подумай о сыне.
Рвано вздохнув, захлопывает рот. Но по лицу вижу, тяжко ей это молчание дается.
— Послушай меня. Слышишь? Кивни, — чтобы выполнила эту просьбу, приходится ее встряхнуть. — Если Харламов станет беспокоить, сразу мне звони. Надо будет, человека к вам приставлю. Ты слышишь меня, Лена? Понимаешь?
Снова кивает.
— Он не станет, — выдыхает едва слышно и отводит взгляд. — Нет, он не станет. Кишка тонка.
— Это хорошо. Для него.
— Да…
Мысли о Лене быстро вылетают из головы. Вместо них лезут другие. О сумасшедшей девчонке — единственной во всей вселенной, которая носит мою фамилию. Мою. В том смысле, что это не банальное совпадение. Она — моя. Как-то в последнее время пригружает этот факт. То ли осознание запоздало настигает, то ли мое отношение к ней меняется.
В груди что-то странное копошится. Жжет приступами.
Совершая медленный глубокий вдох, пытаюсь отсеять зерно истины в этих
Катерина не позволяет лечь спать голодным. Дожидается и, едва вхожу в кухню, принимается разогревать ужин.
— А панночка сегодня снова отказалась от еды, — докладывает, пока я ем. — Отнесла ей в спальню, так она ни к чему не притронулась. Я уж звонить не стала, предположила, что вы быстрее вернетесь…
— Собери что-то. Отнесу.
Спокойно заканчиваю и, прихватив поднос с едой, поднимаюсь на второй этаж.
Что за невыносимая девчонка? Почему все должны с ней нянчиться? По поводу еды был у нас разговор уже не единожды. Относил ей, предупреждал, что в следующий раз на заднице неделю сидеть не сможет. Но, нет же. Как и со всем остальным — лишь бы против пойти.
Мне нахрен не нужно, чтобы я как пёс ей жратву по ночам таскал. Но и чтобы она из-за своего упрямства в жердь превратилась, тоже не хочу. Она же дурь отчаянная — сдохнет мне назло.
На волне этих мыслей, по дороге в спальню, скопленная за день усталость чудесным образом рассеивается. Взмывает под глотку раздражение, а следом и вовсе — жгучая ярость. Та самая — особенная, которая обнаруживается во мне только на Юлю. Кровь по жилам бурлит, распирает их и накаляет огнем тело.
Из-за хронической занятости последние неделю-полторы на многое глаза закрывал. Списывал ее неосторожные порывы на переживания. Да никак она не оправдывает этих поблажек. Наглеет только больше. Сама же нарывается: то голос повышает, то молотит чушь всякую.
Больше всего бесит, что нихрена она с первого раза не усваивает. На импульсе делает, что в голову взбредет. Забывает обо всем, что вдалбливаю ей с исключительной терпеливостью.
Просил жрать нормально — и вот ответ. За день две кружки чая и один бутерброд, который, ввиду этих ее «антимясных заморочек», отнюдь не сытный. От Макара знаю, что в городе она тоже ничего не ела.
В спальне черно, как в страшной сказке. Лишь полоса света из коридора дает мне возможность передвигаться. Уже не испытываю удивления. Помню, что Юля любит спать именно в такой беспросветной темноте.
Оставляю поднос на столике и направляюсь к кровати, чтобы зажечь настольную лампу и растормошить спящую принцессу.
Едва желтый свет пожирает густую черноту, в спину меня ударяет ледяной волной.
Постель заправлена. Юли нет.
Глава 19
Я открою тебе самый страшный секрет…
Сауль
Ее нет два дня. Телефон отключен. Местоположение определить не удается.