Ты умрёшь завтра
Шрифт:
Бывшие друзья и знакомые родителей Антона теперь сторонились дома Семыгиных, словно он был заражен чумой, а если изредка и заходили, то приносили с собой гнетущую тишину, исполненную безнадежности, отчаянья и страха. Тишину, когда сказать нечего, когда каждое произнесенное слово в один момент может обернуться отравленным жалом против говорящего, и, стало быть, лучше молчать… Они приходили все реже, и лучше бы они не приходили вовсе.
Не успев достаточно очерстветь от воздействия идеологической обработки пионерских и комсомольских вожаков, руководствуясь скорее чувствами и инстинктами, чем разумом и здравым смыслом, Аркадий выбрал отца, а в отношении к Стране Советов затаил недоверие, опаску и даже злобу, которые только с годами обрели форму конкретных мыслей, убеждений и протеста.
В начале войны мать Аркадия Наталья Владимировна успела отправить сына к сестре в Пермь, сама же осталась в Ленинграде. Работала она инженером в КБ Ленинградского машиностроительного завода. Страна нуждалась в тяжелых танках, и Наталья Владимировна не могла бросить родину в столь ответственный час. 28-го января 1943-го года
По окончании школы юный Семыгин пошел по стопам отца и поступил в Пермское военное артиллерийское училище, но вовсе не потому, что хотел быть военным и тем более артиллеристом. От отца Аркадий унаследовал твердость в достижении цели, а цель он себе поставил нешуточную, и случилось это еще в 1938-ом, когда отец трясущимися руками обнял его в последний раз. Аркадий хотел доказать, если не окружающим, то самому себе, что его родитель ни в чем не виновен, поэтому решил стать военным историком, или кем-то со смежной профессией, чтобы иметь доступ к армейским архивам, и разобраться, что и почему творится в стране. Так что курсант Семыгин немало удивил своих командиров-преподавателей, подав после третьего курса рапорт о переводе во Львовское высшее военно-политическое училище. На вопрос, в чем причина такого решения, Аркадий честно ответил, что хочет стать военным корреспондентом. Начальство оценило высокий замысел амбициозного курсанта, потому как выбранная им профессия была хоть и перспективной, но редкой, юношу отпустило, и даже снабдило рекомендательными документами. Вообще-то, начальство не сильно надеялось, что молодой Семыгин, несмотря на отличную успеваемость, пройдет жесточайший конкурс и будет зачислен в Львовское училище, а потому по осени ждало его назад. Типа, молодой-горячий, пусть обожжется — преданнее делу артиллерии будет. Но Аркадий с честью прошел собеседования, победил все экзамены и осенью 1950-го года был зачислен курсантом Львовского высшего военно-политического училища ордена Красной Звезды, которое благополучно и окончил пять лет спустя.
Во время учебы Аркадий внимательно следил за событиями в стране, и, конечно, заметил наметившуюся в 1953-м году «оттепель», когда «вождь народов» скончался, и генеральным секретарем Партии стал Хрущев Никита Сергеевич. В феврале 56-го на двадцатом съезде КПСС новый генсек зачитал длинный доклад о «культе личности», низвергнув тем самым неприкосновенного стального бога в разряд обычных смертных, коим, как известно, ошибаться свойственно и нисколько не грешно. Не прав был вождь, ошибся, сгоряча перестрелял или посадил добрую часть своего народа, практически истребив высший офицерский состав, врачей-убийц, инженеров-вредителей, да и вообще интеллигенцию, как класс. А чего стоила коллективизация? А почему армия была не готова к войне? А пакт Молотова-Риббентропа — что это еще за заговор с фашистской Германией? И на кой черт нам понадобилась финская война, уже третья по счету? К тому же с такими ужасающими потерями!.. То есть, выиграли, но какой ценой!.. Ну, ничего, дело прошлое, — простила себя Партия и тут же свой народ обнадежила, — впредь мы вернем путь истинного развития — Ленинский путь, и скоро, очень скоро, звезда коммунизма взойдет над Страной Советов!
— Уже через двадцать лет в нашей великой стране наступит коммунизм! — заверил Никита Сергеевич общественность.
— Ура! — отозвались члены Политбюро и аплодировали стоя.
— О как, — пожал плечами народ, подозревая, что вкалывать теперь придется в два раза больше.
Но в своем реформистском настрое Хрущев, надо отдать ему должное, был последователен и 1957-ой год сделал годом реабилитаций. Многим людям вернули их честные имена, в том числе комбригу Семыгину, но Аркадий воспринял это со злостью, даже агрессией, потому что отец скончался в лагере еще в 1941-ом, и причина его смерти до сих пор оставалась неясна.
«Девятнадцать лет, — с горечью думал курсант Семыгин, — девятнадцать лет Партия считала отца врагом народа, а теперь передумала. Сволочи, параноики, ублюдки! Ломаный грош — вот цена решениям вашей Партии!»
Но не только обида от несправедливости по отношению к отцу обуревала Аркадия. Чем больше он анализировал происходящие в СССР события, тем больше убеждался, что до идеального государства, как его позиционировала КПСС, Стране Советов как до Южной Америки вплавь. Ленин боролся с Антантой и сторонниками царской монархии, а всеми, кто не разделял веру в революцию, занимался товарищ Дзержинский, и занимался довольно бесцеремонно. В стране была нищета и безграмотность, производственные мощности упали до критической отметки, продовольствия не хватало, а новому правительству требовалось утвердить свою власть — репрессии и гонения были неизбежны. Следом революция, логичная в своей глупости, либо убила, либо прогнала за границу профессионалов в политике, экономике и дипломатии (это помимо ученых, разумеется), и к рычагам управления страной, желая урвать от халявного пирога кусок пожирнее, ринулись вчерашние холуи, бездари, бандиты и откровенные подонки, стараясь по дороге избавиться от конкурентов, то есть изничтожить друг друга. Агрессивность и узкомыслие — хорошие качества для свержения старой власти и утверждения новой, но совершенно неприемлемые для управления страной, особенно в мирное время. Сталин воевал с Троцким, Зиновьевым и Бухариным — Сталин чистил верхушку новоиспеченных вершителей судеб, осознавая, что там образовался рассадник ублюдков, не имеющих ничего общего с понятием патриотизма и заветами Революции. Беспощадным катком «железный вождь» давил заговор «пятой колонны». Но под этот каток угодило море невинного люду, — что поделать, лес рубишь, щепки летят… А что же Хрущев, первый секретарь ЦК КПСС Украины с 38-ой по 47-ой, так рьяно обвиняющий Сталина в кровавых репрессиях? Что же наш «народный» генсек, в соломенной шляпе, с физиономией крестьянина и пивным животом, с кукурузным початком в одной руке и ядерной палицей в другой — инструментом мирового устрашения, унаследованного от все того же Иосифа Виссарионовича? Разве не первые секретари на местах те самые репрессии осуществляли? Разве не своей рукой он утверждал списки на аресты, а после отчитывался в Москве? — с омерзением думал молодой историк Семыгин, следя за тем, как настойчиво Никита Сергеевич хает своего предшественника. — Как же не стыдно, товарищ генеральный секретарь? И не для того ли вы, Никита Сергеевич, отдали Крым Украине? Барским жестом расплатился за тысячи загубленных душ?..
Не нравилось Аркадию лицемерие нового правительства, сильно не нравилось, и опасение вызывало, что никуда репрессии не денутся, потому что захоти Никита Сергеевич отказаться от политики Сталина и в корне поменять управление державой, он не стал бы вокруг культа личности огород городить, потому что в темных делах сталинского режима все были замешаны, все замарались, и Никита Сергеевич исключением не был. А теперь король помер, и бывшие холопы варежку то и раззявили, ругаться на короля стали — тоже мне «коммунистический» подвиг! — возмущался в душе курсант Семыгин. — И что же теперь? Да то же самое. Вот и новый заговор уже против Хрущева образовался, вот и полетели головы Молотова, Кагановича, Маленкова. Без крови, правда, полетели, но все же… Хотя, почему же без крови, Берию то расстреляли, или вот уголовное дело против преподавателя МГУ Краснопевцева сфабриковали, который имел неосторожность утверждать, что никакого социализма в СССР нет, за что и получил 15 лет отсидки. Прав Краснопевцев, ох как прав, только глуп безмерно, раз уверовал, что времена изменились, и свобода самовыражения народилась. Как же этим временам измениться, когда КПСС занимается только утверждением власти и преследованием инакомыслящих, когда каждое новое правительство, брызгая слюной, ругает предшественников, заявляя, что они неверно понимали Ленинские принципы, а затем всенепременно борется с заговорами, которые стали уже практически традицией!.. Так и получается, что Партия не знает, какой курс верный, куда идти, как развиваться. В лучшем случае, Партия ищет ответы на эти вопросы, но, скорее всего, уже и искать перестала — не нужно ей это, ей там в Кремле и так комфортно. Какой уж тут социализм, или тем более, правовое государство…
Своими соображения и настроениями курсант Семыгин ни с кем не делился, потому что в тюрьму, как Краснопевцев, не хотел, напротив — выказывал к правительству лояльность, и даже состоял в комсомоле. Тем не менее, училище он закончил устоявшимся диссидентом (хотя и тайным), и теперь ему предстояло решить, что делать дальше? То есть, не в плане работы, а в плане жизни в целом. История смерти отца сейчас не так уж сильно молодого военкора интересовала, — Партия же осознала свою ошибку, и даже извинилась, реабилитировав честное имя комбрига Семыгина, и доказывать, что отец врагом народа не был, надобность на тот момент отпала. Веру в светлое коммунистическое будущее Аркадий давно потерял, и его жизни требовалась какая-то цель, потому что трудно, даже невозможно существовать бесцельно, в то время, когда вся страна живет единым порывом, пусть ложным, призрачным, иллюзорным — недостижимым, но все же с надеждой. Творить новую революции? Бунты, мятежи, террор, заговоры? Или искать политического убежища за границей? Но ведь капиталисты не позволят ему жить, как захочется, придется работать на них, и работать против СССР, против людей, рядом с которыми вырос, учился… Мерзко это, слишком это мерзко… Пытаться что-то изменить, смириться, или пулю в висок? Благо личное оружие военкору уставом положено… Тяжелые стояли перед Аркадием Семыгиным вопросы, на которые в один день не ответить, и долго над ними Аркадий голову ломал, а затем решил, что не стоит пороть горячку, надо пожить, подумать, и вообще — такие решения годами вызревают. А затем он окончил училище и отбыл в свою первую командировку за кордон.
Осенью 1956-го, когда Насер твердой рукой провел национализацию Суэцкого канала, обидев тем самым Францию, Англию и Израиль, в результате чего разгорелся Суэцкий конфликт, молодой военкор Семыгин был направлен в Египет наблюдать за развитием событий. Там, помимо прочего, Аркадий стал свидетелей морского сражения, при котором британские военные корабли прямо в Суэцком канале потопили египетский фрегат «Дамиетта», и пришел к неутешительному выводу, что внешняя политика любого государства без демонстрации военной силы невозможна. Но в своих докладах и рапортах о Египетских событиях Аркадий этот вывод не упоминал, справедливо расценив, что негоже ломать себе жизнь, не успев толком ничего разузнать, а в найденном — до конца разобраться.
Репортажи военкора Семыгина начальству понравились. Они были лаконичны, отличались наблюдательностью и вниманием к деталям, и, разумеется, идеологически верной подоплекой, которую Аркадий научился вплетать в повествование складно и не задумываясь. Одним словом, кое-какое мнение о себе военкор Семыгин заработал, поэтому работой его обеспечили по самые уши. Как только Никита Сергеевич пригрозил западным агрессорам ракетным ударом по Парижу и Лондону, и те в спешном порядке заторопились вывести с Ближнего востока свои войска, военкора Семыгина отозвали на родину, где он отдохнул всего пару дней, после чего его срочно командировали в Венгрию, потому что сложилось там крайне опасное положение, требовавшее всестороннего анализа профессиональными наблюдателями.