Ты умрёшь завтра
Шрифт:
Природному феномену требовалось дать какое-нибудь имя и доктор Чех, будучи человеком образованным, окрестил его Colonia baccillum aggressivus nigra, что переводится примерно так: колония микроорганизмов агрессивного характера и черного цвета. Но люду ПГТ Красный было сложно запомнить мудреную латынь, и они продолжали называть ее по старинке Черная река, используя прилагательное цвета теперь, как имя нарицательное, или Черный Мао, в честь несчастного водителя бензовоза, которого звали Иван Маодунов. Хотя возможно имя позаимствовали у лидера КНР Мао Цзе Дуна, который в последнее время все отчетливее выказывал признаки агрессивной паранойи, и науськивал своих подданных на вооруженные стычки с советскими пограничниками. Почему бы и нет, в конце концов, колония микроорганизмов спятила так же, как и вождь китайских коммунистов.
Изучение доктором Чехом феномена Черного Мао продвигалось медленно, на что Антон Павлович и пожаловался друзьям при встрече.
— Поразительная живучесть, — рассказывал доктор Чех, — несмотря на то, что на сорок процентов Fluvius nigra состоит из нефтепродуктов, его невозможно поджечь, не горит проклятая. Слишком сильная концентрация кислот.
— Fluvius nigra?.. Какое красивое словосочетание, — заметил Кондрат Олегович.
— Латынь, Черная река.
— Может быть, какие-нибудь ядохимикаты? — предположил почтальон Семыгин.
— Перепробовал все, что было в наличие. Сложные химические соединения в кислотной среде распадаются на простые и теряют свои разрушающие способности. Судите сами, какой яд может убить микроорганизм, средой обитания которому является смесь сильнейших кислот?
— Черная река… Как ты глубока… — напевал Барабанов, откинувшись на спинку стула и глядя в потолок.
— Антон Павлович, Черный Мао ведь не нападает на людей, так? Он нападает на нефтепродукты, а люди становятся случайными жертвами. И вот смотрите, что получается: природа пытается вернуть себе то, что человек у нее отнял, в данном случае нефть.
— Поразительно! — вскинулся Барабанов и окинул друзей пылающим взором. — Это же просто поразительно! Идет самая настоящая битва! Битва с природными катаклизмами! Я должен это записать!
— Вы, голубчик, готовы положить здравый смысл на алтарь своей теории, — возразил Семыгину доктор Чех. — Ведь, если вы правы, то скоро нам явится феномен, уничтожающий, скажем, железо.
— Советский человек могуч, неустрашим.
Он мир ведет уверенной рукой
На поле брани битвы роковой,
Он победит. И мы услышим гимн! — импровизировал стихами Барабанов, возвышаясь над столом и разведя в стороны руки, затем окинул слушателей взглядом, вернулся к прозе. — Как вам, друзья? Этими строками я начну пятую главу. Она будет называться «Последняя битва со стихией».
— Разве слова «брань» и «битва» не одно и тоже? — заметил доктор Чех.
— Верно… Да, заменю на… на что-нибудь заменю.
— Очень… складно, — похвалил почтальон Семыгин, и повернулся к Антону Павловичу, ответил, — Кто знает. Разве полгода назад кто-то мог бы предположить, что появится Черный Мао, который будет пожирать бензин и солярку?
— Услышим гимн величия державы,
Что покорила космос и Луну.
И выпустила в целый мир весну —
Начало новой эры… Как мы были правы!..
— Перегибаете, уважаемый Кондрат. Луну мы покорять то покоряли, да вот только досталась она американцам, — заметил почтальон Семыгин, обрадованный, что не придется хвалить сами стихи.
— Да, — с досадой согласился директор Клуба, — обставили нас проклятые буржуины. Это все их подлые шпионы! Наши чертежи выкрали, сами бы они ни в жизнь до такого не додумались!
— Да не расстраивайтесь вы так, Кондрат Олегович, — почтальон Семыгин одобрительно похлопал Барабанова по плечу. — Ну проиграли мы гонку за Луну американцам, ну и что? Зато мы до Марса первые добрались.
— До Марса?! — Барабанов одновременно и восхитился, и озадачился. — Как же так! Почему я не в курсе?
— Потому что не смотрите по сторонам, — Аркадий Юрьевич улыбнулся. — Оглянитесь, вокруг красная планета.
Барабанов непонимающе пялился на почтальона Семыгина.
— Он, голубчик, хочет сказать, что мы все уже много лет обитаем на Марсе, я полагаю, — пояснил доктор Чех. — И судя по количеству мутаций новорожденных, мы уже скорее марсиане, чем земляне.
— Вот-вот, — согласился почтальон Семыгин с улыбкой. — И не беспокойтесь, Кондрат, наш «Марс» американцам никогда не переплюнуть. Куда им, буржуям, со своими зелеными лужайками для гольфа!
На что Барабанов недовольно хмыкнул, затем погрустнел, задумавшись о чем-то своем, и как-то не к месту сказал:
— Сократ пропал.
— Что?! — не понял Семыгин.
— Ушел неделю назад и больше не вернулся.
— Он про кота своего говорит, я полагаю, — догадался доктор Чех, и Семыгин вдруг понял, что Барабанову на самом деле не так уж важны политические перипетии страны, или биологические казусы природы, вроде Черного Мао, куда важнее для него был его пропавший питомец. Аркадий Юрьевич представил, как много лет подряд вечерами Барабанов возвращался домой, и единственным существом, которое его ждало и встречало, был старый облезший кот, и ему стало неловко за все те колкости, которые он высказывал в адрес товарища, потому что друг его был несчастен и одинок, а значит, не было у почтальона Семыгина никакого права над ним потешаться.