Ты умрёшь завтра
Шрифт:
Аркадий Юрьевич виновато опустил глаза, а Антон Павлович, уловив неловкость и грусть ситуации, печально вздохнул.
Контролера Староверцева Черный Мао не волновал, куда сильнее его беспокоило обязательное среднее образование. На улице стояло лето 1969-го, младшему Староверцеву исполнилось семь лет и первого сентября ему надлежало отправиться в школу. Ивана охватила паника, потому что это событие сулило кучу проблем, неприятностей, а то и попросту бед. В самом деле, что Никодиму делать среди первоклашек, которые только-только взяли в руки карандаши и буквари, в то время когда Никодим уже прочитал вагон книг, научился решать в голове квадратные уравнения и писать сразу двумя руками? Найдется ли учитель, который сможет дать мальчику то, чего у него еще нет? И как будут чувствовать себя учителя, понимая, что семилетний пацан куда образованнее их? А если сын начнет пророчить одноклассникам смерть, что скажут ему, Ивану, родители? — такие вот непростые вопросы контролера Староверцева мучили, спать не давали.
Отчаявшись найти решение, Иван отправился к доктору Чеху, потому что никого умнее в городе не знал. Антон Павлович внимательно выслушал гостя и отметил, что его опасения вполне обоснованы.
— Вот что мы сделаем, голубчик, — сказал доктор Чех, поразмыслив над ситуацией. — Поскольку заранее мы не знаем, каковы будут последствия общения вашего сына со сверстниками, то надобно такой эксперимент провести, по-возможности уменьшив риск неблагоприятных последствий, то есть ограничить контакт Никодима как можно меньшим числом детей, я полагаю. Каким образом мы сможем это сделать?.. А вот каким. Предложите сыну посетить кружок, который появился недавно в Клубе. Кружок образовался совсем недавно, и посещают его пока что не много мальчиков. А я попрошу Кондрата Олеговича за событиями понаблюдать.
За неимением лучших вариантов, остановились на этом. Правда, Иван опасался, что сын свое согласие не даст, но он ошибся. Дело в том, что к семи годам Никодим начал интересоваться людьми, потому как то, что происходит в природе было им изучено досконально и больше интереса не представляло. Теперь мальчик собирался изучать людей. Поразмыслив над предложением отца посетить кружок резьбы по дереву, Никодим согласился, и на следующий день отправился во Дворец Народного Творчества.
Кружок резьбы по дереву вел молодой человек с отсохшей рукой по имени Василий Кролик. До этого он работал на заводе слесарем, но однажды случилось так, что со стеллажа свалилась двадцатикилограммовая заготовка, проломила Васе череп и раздробила плечо, следствием чего явилась слепота на правый глаз и полная потеря подвижности правой руки. Хирург Ванько хотел было отнять бесполезную конечность, но доктор Чех вовремя вмешался, полагая, что некоторую функциональность руке можно попытаться вернуть. В общем, парню дали первую группу инвалидности и грамоту, а чтобы он не спятил с тоски, предложили вести кружок резьбы по дереву. Вася никогда в жизни не занимался этим ремеслом, к тому же был правшой, на что и обратил внимание доктора Чеха и директора Клуба Барабанова. Но доктор Чех считал, что общение с детворой пойдет инвалиду на пользу, а Конрад Олегович был рад любому, кто согласился бы делать в Клубе хоть что-то. Собственный кружок музыки Барабанов забросил еще весной 1968-го, когда газета «Правда» с прискорбием сообщила о трагической кончине Гагарина. Тогда Барабанов провел три дня на диванчике вдовы Сидоровой, заливаясь портейном и слезами: «Юры нет, его больше нет…», пока женщине это нытье не надоело, и она не выставила Барабанова за двери, предупредив, что отныне пьяным его на порог не пустит. С тех пор в Клубе царствовало забытье и опустение, а в душе Кондрата Олеговича апатия. Но прошел год, лунный цикл повернул свои стрелки на метку «активность» и Барабанова вновь обуяла жажда деятельности. А тут и Антон Павлович появился с просьбой пристроить покалеченного парня на какую-нибудь работенку с детворой. Вспомнив, как его очаровали резные завитушки оконных рам Тобольского Кремля, Кондрат Олегович решил, что ПГТ Красный нуждается в специалистах резьбы по дереву.
Директор Клуба заверил Василия, что отсутствие навыков работы с деревом и, тем более, дар учителя, совершенно не обязательны, потому как в великой Стране Советов нет такой профессии, которую не смогла бы освоить и домохозяйка, тем более такой ветеран трудового фронта, как Вася Кролик.
— Главное, не падать духом, остальное не важно! — вещал Кондрат Олегович и был прав, потому что важное всегда оставалось где-то далеко, где-то там, куда уходили и исчезали тысячи тонн железной продукции завода, хотя и в этом никто до конца не был уверен.
Василий Кролик согласился, делать то ему все равно было нечего. Но в новой должности Вася проработал недолго, всего месяца три. А потом к нему пришел Никодим.
Руководителя кружка резьбы по дереву Никодим нашел бледным, бесстрастным и крайне неопрятным. В течение всего занятия, пока детвора долбила резцами деревяшки, Василий Кролик смотрел в окно, и было понятно, что ничего он там не видит. Никодим же к инструментам и заготовкам не прикасался, а занимался тем, что пристально наблюдал учителя, с его губ не сходила холодная улыбка. Мальчишки ютились по углам помещения, так что вокруг Никодима образовалась круговое пустующее пространство, словно его окружало силовое поле. Юные резчики по дереву границу этого невидимого, но осязаемого поля переступать не осмеливались, и поглядывали на нового ученика с опаской, но Василий этого не замечал. По окончании урока детвору как ветром сдуло, Никодим же задержался, в ожидании, пока останется с учителем наедине, затем подошел к Василию и дернул его за рукав. Когда бывший слесарь Кролик обратил на Никодима внимание, мальчик, пристально глядя ему в глаза, произнес:
— Ты. Умрешь. Завтра.
Вася долго смотрел на Никодима ничего невыражающим взглядом, потом снова отвернулся к окну, равнодушно ответил:
— Наверное, оно и к лучшему.
Наутро Кондрат Олегович нашел инвалида в луже запекшейся крови с тремя порезами на шее и резцом, зажатым в левой руке. Поскольку Вася был правша, вскрыть вену ему удалось только с третьего раза. Директор Клуба, гонимый ужасом, бросился искать участкового.
Самоубийство Кролика участкового Полищука не удивило, и на участие Никодима в смерти Василия он внимания не обратил, хотя слухи о странном мальчике, пророчащим смерть, до него доходили. И, возможно, вывод участкового был верен. Все знали, что после инцидента на заводе, приведшего парня к инвалидности, его молодая жена Наташа, хоть и не бросила мужа в беде, то есть на развод не подала, в интимном плане охладела к нему совершенно, и все что испытывала — жалость. И чем больше жалела супруга, тем сильнее презирала себя, а чем сильнее презирала себя, тем с большим отчаяньем становилась блядью. Бывшие друзья Василия все чаще предпочитали ему общество его супруги, которая отдавалась любовникам с таким остервенением, что казалось, мстила всему миру за выпавшие на ее долю несчастья. Теперь уже не только жена, но и весь город смотрели на Васю с жалостью, и, в конце концов, Кролик не выдержал. Накануне самоубийства он поставил перед входной дверью табурет, сел на него и принялся ждать супругу, которой не было уже три дня. За восемь часов он ни разу не шелохнулся. Его правый слепой глаз стал черен и совершенно мертв, а левый, напитанный лютой злобой и жаждой забить жену до смерти — кровав. Наконец, звякнул ключ, щелкнул замок, со скрипом открылась дверь, Наташа переступила порог и замерла перед мужем. На ногах она стояла нетвердо, а по мутному взгляду угадывалось, что она не уверена в том, что видит. Василий встал, сделал шаг навстречу жене и наотмашь ударил ее левой рукой. Но он никогда раньше не бил женщин, тем более, левой рукой. Пьяная супруга отшатнулась, Вася промазал, споткнулся и грохнулся на пол. Он хотел вскочить в ту же секунду и довести начатое до конца, но вдруг почувствовал Наташину ладонь на своей голове. Злоба улетучилась в мгновение ока. Жена сидела на корточках, гладила мужа по голове, а из ее глаз текли слезы. В ту секунду Вася понял, что отныне жалость — его удел, и ни на что больше претендовать он не смеет. Двадцатикилограммовая чугунная чушка лишили его не только здоровья, но и близких людей. Двадцатитысячная машина ПГТ Красный перемолола его, как дробилка руду, пропустила через сепаратор, вытряхнув из характера железо, а шлак пустила в отстойник. Социалистический подвиг Василия Кролика оказался коротким, как выдох. Весь следующий день Вася размышлял о надежности различных способов самоубийства. А два дня спустя после похорон, Наташины любовники решили проведать молодую вдову, с целью оказать ей посильную поддержку, в том числе любовного характера. Но нашли ее в ванной, висящей на бельевой веревке.
Доктор Чех был вынужден признать, что эксперимент по адаптации Никодима к сообществу сверстников провалился с треском, а потому, не имея понятия, что же делать дальше, пребывал в замешательстве. Иван Староверцев и вовсе впал в отчаянье. Но им ничего не пришлось предпринимать, потому как проблему обязательного среднего образования Никодим решил сам.
20-го августа 1969-га года Никодим навестил директора школы Сымчинбаева Дамира Давлетовича, и вогнал пожилого татарина в оторопь, потребовав выдать ему аттестат зрелости. На хилый вопросик, почему мальчик не хочет учиться, Никодим ответил, что учиться в школе ему незачем, а поскольку идиотские правила социалистической бюрократии предписывают в обязательном порядке иметь бесполезную бумажку, подтверждающую завершение десятилетней школьной тягомотины, то бумажкой этой Никодиму обладать необходимо, во избежание возможных проблем. На какие именно проблемы намекнул Никодим, Дамир Давлетовичя не понял, и возразил, что при всем желании, выдать аттестат зрелости семилетнему мальчику права не имеет, на что Никодим сообщил, что овчарка Гульназ — любимая сука товарища Сымчинбаева, на завтра издохнет, после чего развернулся и покинул кабинет опешившего директора. Следующий день для любимой суки Дамира Давлетовича оказался последним, она угодила под колеса заводского автобуса. Директор школы, до смерти перепуганный, бросился к участковому и попросил защиты, жалуясь, что семилетний мальчик угрожает его жизни и вообще терроризирует.
Участковый Полищук был не высокого мнения о директоре школы, то есть считал его человеком бесхарактерным, слабым, и трусливым. А теперь еще и спятившим. Но школа в городе была одна единственная, и весь поголовно Полищуковский выводок в ней учился. Из всех предметов юным Полищукам легко давалась одна физкультура, и из класса в класс их переводили только потому, что своего мнения о Сымчинбаеве участковый не обнародовал, но напротив, школе всегда оказывал посильную помощь, когда она в ней нуждалась. Сейчас же Полищук эту помощь видел в необходимости доставить Дамира Давлетовича к доктору Чеху, что без промедления и сделал.