Ты умрёшь завтра
Шрифт:
Кондрат Олегович был нынче одет в коричневый кремпленовый пиджак, который тихонько потрескивал статическим электричеством, когда Барабанов активно двигал руками.
— А когда я за фотографией пришел, он не хотел мне давать, пока я документы не показал… — отозвался приемник уже мужским голосом, а затем настройка поплыла, и голос за помехами стал почти неразличим.
— Ну сделайте же потише!
Барабанов снова принялся крутить регулятор настройки.
— Где он его взял? — спросил почтальон Семыгин Антона Павловича, указывая на тревожно гудящий, а потому жутковатый прибор.
— На заводе новый инженер появился, радиотехник… — начал Антон Павлович.
— Леня Михайлов, премилый юноша, — вставил Барабанов.
— …и наш Кондрат Олегович решил не отставать от технического прогресса и организовать кружок радиотехники для молодежи, я полагаю.
— Совершенно верно! — вскричал Кондрат Олегович. — Прогресс нам необходим! За техническим прогрессом будущее!
— Пусть его, — согласился Аркадий Юрьевич с улыбкой. — Сейчас меня больше интересует ваша настоечка, Антон Павлович.
Доктор Чех поставил на стол литровую банку, полную манящей жидкости медового цвета, а Барабанов тут же бросил свой технический прогресс и заторопился искать стаканы.
— С пьянством нужно бороться жестко! — сказал радиоприемник и Барабанов посмотрел на него укоризненно. — Пьянство несовместимо со светлым социалистическим будущим!
— Ну да, ну да… — пробормотал Кондрат Олегович, передал посуду Семыгину, а сам снова принялся крутить ручки приемника, желая быстрее сменить столь безапелляционную волну. Доктор Чех улыбнулся, Аркадий Юрьевич рассмеялся в голос.
Выпили за здоровье и за встречу, от души похвалили рецепт алкоголя Антона Павловича, разлили по-второй.
— Товарищи! — сказал динамик. — Центр космических полетов сообщает, что межпланетная станция «Марс 3» благополучно приземлилась на поверхность Красной планеты и сейчас ведет передачу изображения панорамы и проводит анализ пробы грунта и атмосферы. Социалистическая мысль снова доказала всему миру свою жизненную силу!
— Выпьем же за это! — вскричал Барабанов и подскочил со стула, статическое электричество в его рукавах едва уловимо хрустнуло.
— За что «за это»? — с ироничной улыбкой осведомился историк Семыгин. — За третий Марс? Или за первые два? Тогда не чокаясь, потому как ведь — за покойников.
— Ах, Аркадий Юрьевич! Оставьте свой пессимизм! — отмахнулся Барабанов. — Выпьем, товарищи, за прогресс, за космос!..
— …в эти торжественные минуты, мы понимаем, какой ценой далась нам эта победа, и помним имена первопроходцев, пионеров космоса, которые отдали за правое дело жизнь. Их имена навеки будут вписаны в историю… — добавил радиоприемник.
— Вот-вот, — заметил Аркадий Юрьевич уже без иронии. — Например, Добровольского, Волкова и Пацаева. А знаете, почему они погибли? Потому что «Союз 11» не был рассчитан на трех космонавтов, только на двух. А поскольку американский «Аполлон» трехместный, Партия решила, что и мы ничем не хуже. Космонавты отправились в полет в одних спортивных костюмах, потому что три скафандра не проходили ни по весу, ни по габаритам. При спуске произошла разгерметизация, и наши «пионеры-первопроходцы» погибли. Погибли, из-за глупости и амбиций сами знаете кого.
— Ну будет вам! — обиделся Барабанов. — Антон Павлович, повлияйте на него!
— Друзья, давайте сменим тему, — примирительно произнес доктор Чех. — В сам деле, не хочется сегодня о грустном. У меня вот интересный случай был пару недель назад. Я бы даже сказал: загадочный. Семья: муж, жена, трое детей от пяти до шестнадцати лет. Вернулись из отпуска в сентябре, первый раз в жизни отправились на Черное море. Но пробыли там недолго, всего неделю. Все дети заболели. Старшего тошнило, рвало иногда, среднего тоже рвало, и по коже пошло сильное раздражение, а самый младший, помимо рвоты и поноса, покрылся язвами, так, словно его крутым кипятком обварило. Родителям же – ничего, здоровы, перепугались за детей только. Питались вместе, вообще везде были вместе, так что отравление исключено. Но самое интересное в другом. Стоило им вернуться домой, и болезнь у всех детей как рукой сняло.
— Что это значит? — спросил, удивленный, почтальон Семыгин.
— Понятия не имею, — честно сознался доктор Чех и грустно улыбнулся. — Должно быть, морской воздух и солнце отрицательно влияют на юные поколения Красного.
— Советская власть и Партия Большевиков создала!.. для нашей молодежи!.. счастливую!.. радостную!.. пурпурную жизнь!.. — воинственно заверил радиоприемник мужским голосом, расставляя паузы и восклицания в самых неожиданных местах. — Наша молодежь не знает эксплуатации! Она не знает!.. физического!.. и морально!.. угнетения!
— Все это странно, — задумчиво произнес почтальон Семыгин и подумал, стоит ли рассказать о письме отца Сергия, но решил пока воздержаться. По крайней мере, Барабанову уж точно не обязательно было об этом знать.
Аркадий Юрьевич считал директора Клуба милым и забавным, но наивным в своем «прогрессивно-социалистическом» творчестве и вере в коммунизм, и даже где-то его любил, но делиться с Барабановым важной информацией было опасно, потому что в силу своей наивности — именно наивности, а не глупости, Кондрат Олегович мог проболтаться самым бесстыдным образом.
— Выходит, Антон Павлович, наш Красный становится для новых поколений молодежи единственно приемлемой средой обитания, так?
— Вот почему молодежь всего мира!.. — почти в отчаянье кричало радио, — нас с вами, товарищи!.. считает самой счастливой молодежью! Мы живем счастливо!!! Мы в праве называть себя счастливым поколением, потому что!.. Нас воспитала Партия Ленина! Она дала нам!.. возможность!.. работы, учебы!.. отдыха!..
— Боюсь даже предположения делать, голубчик, — отозвался доктор Чех. — Все это требует детального анализа.