Ты умрёшь завтра
Шрифт:
— Что?! Что он с тобой сделал?! — не унималась Нина Павловна.
— Просто показал, что такое смерть…
— Доктор, помогите ей! Вылечите ее!
— Боюсь, голубушка, от видения смерти у меня нет лекарства. Разве что хирургическое вмешательство в работу коры головного мозга. Но тогда она и жизнь перестанет замечать, — рассудительно ответил Антон Павлович, а затем посоветовал не разводить вокруг больной суету и нервозность, но держать ее в покое и ласке.
В конечном итоге Юлия справилась с болезнью, только в уголках глаз ее поселились едва заметные морщинки.
Следующие три года Юля и Никодим общались немного, да и то урывками. Никодим с головой ушел в работу над своей загадочной Машиной, и было видно, что он торопится. Он почти не выбирался из лаборатории, стены которой завесил сложными чертежами и замысловатыми схемами, спал не больше четырех часов в сутки, иногда забывал поесть. Крыша его дома теперь напоминала иллюстрацию к фантастическому роману, ее полностью покрывали антенны всевозможных форм и размеров, разрядники, молниеотводы, шипастые мачты и бог еще знает какие конструкции. В центре этого металлического хаоса утвердился массивный пьедестал, а на нем расположилась огромная чаша, метра три в диаметре. С крыши по стене к окнам лаборатории тянулись толстые кабеля.
С Петей Никодим тоже общался мало и, как правило, только по делу. Лишь однажды, в феврале 85-го, Петр буквально заставил друга сделать перерыв на несколько дней, потому что наблюдал у товарища явные признаки переутомления. Никодим похудел, осунулся, его щеки впали, а глаза блестели болезненным блеском.
— Ты же свалишься, помрешь, как загнанная лошадь! — убеждал Петя товарища. — Посмотри на себя, от тебя одна тень осталась.
Никодим над словами друга поразмыслил и пришел к выводу, что они справедливы, а потому позволил вытянуть себя из работы на недельный отпуск.
Петю же тревожило не только переутомление товарища. Поскольку его собственная мастерская нынче располагалась этажом ниже, он имел возможность иногда наблюдать товарища за работой, и даже помогать ему, хотя о помощи Никодим просил крайне редко. Глядя на то, как работает друг, Петя испытывал тревогу, а то и легкую панику, потому что действия, жесты и мимика Никодима скорее напоминали шаманский ритуал, чем работу инженера, или ученого. Никодим производил руками странные пасы, вертел головой, словно следил за перемещением невидимой точки, бросался то к одному чертежу, то к другому, делал какие-то правки, отчего чертежи становились еще более запутанными, тут же возвращался и погружал во внутренности разобранных приборов пальцы, или замирал на минуту, глядя в пространство перед собой и шевелил губами, словно прямо в воздухе читал только ему заметные инструкции или послания. Ко всему прочему Никодим часто разговаривал сам с собой, когда шепотом, когда достаточно отчетливо. Иногда этот монолог велся на русском языке, иногда на английском, но случалось Пете слышать от товарища и вовсе непонятную речь. Одним словом, в работе над своей Машиной Никодим походил на душевнобольного, что, в общем-то, в реалиях существования ПГТ Красный, никого бы не удивило. Проблема же заключалась в том, что приборы, механизмы и агрегаты, которые создавал Никодим, работали, и работали превосходно. В его лаборатории уже стояли в ожидании пуска восемь отлаженных генераторов тока, разрядники на крыше исправно наводили коронарный разряд, если на них пускали ток, а блоки конденсаторов с готовностью копили электрический заряд до сотен фарад. Правда, было совершенно неясно, какой цели мудреное оборудование призвано служить. Все это не давало Пете покоя, и в один из дней отпуска Никодима, он решился озвучить волнующую его тему:
— Слушай, Никодим, я когда вижу тебя за работой, меня жуть берет. Кажется, будто ты находишься в каком-то другом месте. А то и в другом мире. Что это? Почему?
— Я похож на сумасшедшего, да? — Никодим позволил себе легкую улыбку.
— Да! То есть… То есть я понимаю, что ты все делаешь верно, потому что твои устройства в конечном итоге работают. Но разве обычным человеческим способом их нельзя изготовить?
— Нет, — последовал незамедлительный ответ.
Петр минуту ждал разъяснений, но их не последовало.
— Ну что ж… Нет так нет… — произнес Петя, понимая, что вытянуть из товарища что-то существенное не удастся.
Но Никодим вдруг сам продолжил беседу.
— Петр, слушай внимательно, два раза объяснять не буду. Я много лет специально учился работать именно так, как ты наблюдаешь. И не для того, чтобы тебя напугать. Путь первооткрывателя, как считает твой учитель физики Вениамин Альбертович, это накопление знаний, ошибок и поиски путей преодоления тех ошибок и просчетов, чтобы потом сделать выводы, на их основе построить теорию, а затем снова опыты, ошибки, корректировки теории и так без конца. Ты идешь именно такой дорогой, но для меня подобная технология неприемлема. Видишь ли, тебе необходимо построить всего лишь самолет, функционирование которого опирается на уже известные законы мироздания, мне же необходимо обуздать силы, о существовании которых наука пока что не подозревает. Иди я дорогой Цандеровского, мне и сотни лет не хватит, чтобы заставить Машину работать. Поэтому я выбрал другой путь.
— И что это за путь?
— Путь непосредственного единения со знанием. Я раскрепощаю разум и позволяю гармонии руководить собой. В сущности, я получаю ответы, всего лишь поставив задачи, не прибегая к решениям.
— Опять гармония…
— Да. Без нее никуда.
Петя немного помолчал, собираясь с мыслями. Пока что ему было понятно немного, затем вздохнул, спросил:
— Ты иногда разговариваешь сам с собой на неизвестном мне языке. Что это за язык? И зачем тебе вообще нужно что-то говорить?
— Затем же, зачем и все остальное. Зачем люди придумали речь? Зачем шаманы поют песни, входя в транс? Зачем эхолокацию используют летучие мыши, кашалоты и подводные лодки? Потому что звук — древнее и мощное средство коммуникации.
— Я, кажется, понял! — вскричал обрадованный Петя, — звук, это же колебания, это же та вибрация, о которой ты мне рассказывал. Ну, теория судьбы… да?
— Ты умнеешь прямо на глазах, — Никодим позволил себе вторую улыбку. — Но звуковые вибрации всего лишь частность, в картине связанной вселенной звук — просто одно из многих средств связи отдельных сущностей. Но как таковое, я обязан его использовать.
Петя понимающе кивнул, ему казалось, что он и в самом деле начинает что-то понимать.
— А что за язык? — вспомнил он первую половину своего вопроса. — С русским понятно, английский я узнал. А третий?
— Сербский.
— Почему сербский?! — удивился Петр.
— Потому что это язык великого Николы Теслы.
— Кто это? Чем он велик?! — еще больше удивился Петр, но не столько имени неизвестного ему ученого, сколько тому, что Никодим, оказывается, признает авторитеты.
— Физик. Электродинамика была его океаном, а он в ней — дельфином. Об электричестве он знал столько, сколько не знает все человечество до сих пор. Число его патентов и авторских свидетельств доходит до пугающего числа с тремя нулями. Генераторы переменного тока и асинхронные электродвигатели, на которых и по сей день стоит вся электрификация планеты. Передача электромагнитных волн на расстоянии. К твоему сведенью и Попов, и Маркони в своих изобретениях использовали патенты Теслы, а уж куда им было до радиоуправления, которое именно Тесла впервые осуществил. Принципы робототехники, не те псевдоэтические литературные посылы старика Азимова, а именно научные основы робототехники — заслуга все того же гениального серба. Солнечные батареи, счетчик электроэнергии, рентгеновский аппарат, люминесцентные лампы, электрические часы, и уровень чувствительности нервных окончаний человека к воздействию высокочастотных токов, — все это только скудная выдержка из фундаментальных достижений Теслы.