Ты всё ещё моя

Тодорова Елена

– Привет, – протягивает Варя шепотом. Я поднимаюсь, и она тут же обнимает меня. – Ну, как ты?

– Нормально, – выдавливаю я. – Только за Артема переживаю.

– Уверена, что у него все под контролем, – когда смотрит на меня, выглядит действительно уверенно.

Входит Кир с подносом, и мы рассаживаемся вокруг журнального столика. Есть я, конечно, не в силах. Но за горячее питье благодарна. Обхватывая кружку, согреваю руки. А после нескольких глотков и дрожь почти проходит.

Я рассказываю ребятам о произошедшем, не утаивая даже мерзкой предыстории с долгами родителей. Впервые вываливаю все, как оно есть. Не прекращая

при этом думать, что точно так же стоило поделиться с Чарушиным. Еще тогда, год назад. Стыд стыдом, а может быть, не дошло бы до трагедии.

– Бедная, – сочувственно шепчет Варя. – Представляю, как это жутко неприятно и страшно выйти замуж за нелюбимого… Ужасно просто.

– Да уж, – поддерживает Бойка больше интонациями, нежели словами.

– А вы… Давно здесь живете? – пытаюсь сменить тему и несколько отвлечься.

– Месяцев восемь, – делится Варя.

– Классно, – выдыхаю я. – У вас очень уютно и как-то тепло, что ли… Спокойно.

– Спасибо, – расцветает подруга. – Я нашу квартиру обожаю!

Кир ловит ее взгляд и тоже улыбается. Мне даже как-то неловко становится. Не то чтобы между ними сквозило что-то неприличное. Просто чувства настолько явные, оголенные и живые, что оставаться равнодушной невозможно.

Когда звенит дверной звонок, мы втроем одновременно подскакиваем. Кир идет открывать, я за ним следую. И едва Чарушин шагает в прихожую, бросаюсь к нему в объятия.

– Все хорошо? – спрашиваю взволнованно.

– Конечно, – выдыхает он мне в волосы.

Еще крепче к нему прижимаюсь. Глажу пальцами затылок, впечатываюсь губами в шею, целую.

– Так, ну не стойте в дверях, – суетится Варя. – Проходите в гостиную.

Мне приходится отпустить Артема, чтобы он имел возможность раздеться. Но как только он справляется с одеждой и обувью, скольжу ладонью в его ладонь. Он ведет меня вглубь квартиры. Успеваем сесть на диван, когда раздается детский плач.

Варя извиняется, подскакивает и выходит. Кир поднимается и идет на кухню за новой порцией чая. Артем свободно откидывается на спинку дивана. Я же… Меня словно паралич разбивает. Сердце бросается в бешеный галоп. В ушах возникает лютый звон.

Перевожу дыхание. Пытаюсь справиться. И, вероятно, у меня бы это получилось. Если бы не Варя. Она возвращается в гостиную с ребенком на руках.

– Подержишь? – обращается ко мне. – Я помогу Киру на кухне, а то он пирожное так и не нашел.

И… Этот ребенок просто оказывается у меня на руках.

Я вдыхаю его запах. Тело тотчас разбивает дрожь. Голова идет кругом. С губ срывается жуткий хныкающий звук.

– Забери его от меня… – умоляю Чарушина, понимая, что Варя успела выйти.

– В смысле? Что случилось?

– Забери его… Просто забери его… – выдаю на грани истерики.

Как только он выполняет просьбу, подскакиваю и устремляюсь в ванную. Закрыться не соображаю. Просто подставляю под воду руки и начинаю отчаянно смывать с себя преследующий меня, но совершенно точно иллюзорный, детский запах.

Из глаз градом летят слезы. Я продолжаю остервенело тереть кисти, доходя до красноты. Кое-где и вовсе раздираю ногтями.

Пока поток воды не исчезает и кто-то не дергает меня назад, вынуждая выпрямиться.

– Что происходит? – хрипит Чарушин.

46

Я люблю тебя больше жизни.

–

Я забыла свое крыло… – выдыхаю в панике, не пытаясь строить какой-то логический разговор. Истерика накрывает, понимаю это. Но противостоять ей уже не могу. – Я забыла свое крыло… Я забыла… Поэтому все так… Поэтому!

– На, держи мое, – хрипит Чарушин и вкладывает в мою дрожащую воспаленную ладонь свою цепочку.

Это действие заставляет меня задержать дыхание и впервые за прошедшие минуты психоза сфокусировать на чем-то конкретном взгляд. Не верю, что он это сделал. Не верю, потому что этот поступок кажется важным, как все, что у нас было в прошлом.

Зажимаю подвеску в ладони и поднимаю взгляд на Артема. Смотрю растерянно, почти испуганно.

– Успокоилась? – спрашивает он мягко. – Иди сюда, – подводит к ванной. – Садись, – устраивает меня на широком мраморном выступе. – А теперь рассказывай.

Из моих глаз вновь брызгают слезы.

– Не хочу… Прости… – выталкиваю с трудом, одной рукой растирая горячую влагу по лицу, а другой – крепко сжимая крыло. – Не хочу об этом говорить…

– Почему?

– Не могу… Не хватит сил. Прости.

Чарушин замирает, задерживая на мне свой самый странный взгляд. Разгадку вложенным в него эмоциям найти я не способна.

А потом… Разворачивается и уходит.

Я вздыхаю и, прикрывая глаза, сцеживаю последние слезы. Шевелиться не хочу. Выравниваю дыхание и жду, когда замедлится сердце. Но последнему так и не суждено случиться.

Чарушин возвращается.

Вскидывая взгляд, взволнованно наблюдаю за его решительным приближением.

Два громких отрывистых вздоха, и он вдруг опускается передо мной на колени. Какое-то время лишь смотрим друг другу в глаза. А затем Артем берет в руки мои ладони, осторожно их растирает. Его взгляд и эти движения так сильно напоминают мне прошлое... Выдержать эту вспышку не могу, она вскрывает мое сердце и охватывает его пламенем.

– Я люблю тебя, – говорит он.

И я задыхаюсь. Срываясь, выдаю судорожный всхлип. Один, второй… Пытаюсь вдохнуть. С теми же рваными слезливыми звуками вбираю кислород. Но его все равно не хватает. Сердце сбивается. Берет паузы до потери пульса. И после каждой яростно влетает мне в ребра. Разбивается, в этот раз будто по-настоящему. Вдребезги.

Чарушин же… У него тоже срывается дыхание. Глаза – будто океаны. Океаны боли, за которой чувства такой силы, что и визуально выдержать невозможно. А он ведь с ними живет.

– Прости, если обидел хоть чем-то. Клянусь, что никогда этого не хотел. Намеренно не пытался ранить. Никогда, Лиза, – говорит, усиливая на эмоциях нажим. Каждое слово будто выбивает. И у меня, конечно, не возникает сомнений, что все это он произносит искренне. – Я всегда боролся только с собой. Только с собой, Лиза. И да, я мудак, мне легче верить в то, что я тобой управляю, чем в то, что ты меня… – его охрипший голос обрывается за секунду до того, как Чарушин разрывает наш зрительный контакт. Глядя в сторону, краснеет. Господи, мой Чарушин краснеет! А я рыдаю. Рыдаю вовсю, но стараюсь глушить все звуки, чтобы не мешать ему говорить. – Ты не рассказывала о долгах своих родителей, – выдыхает Артем после вздоха. Снова смотрит мне в глаза. – Жаль, что тогда не сказала. Сразу. Я бы все решил. Если бы ты рассказывала мне хоть что-то… Блядь… Вообще сказать хотел другое. Созрел, чтобы принять перед собой и донести до тебя.