Тяжелый дивизион
Шрифт:
Во втором часу тишина взорвалась внезапно, на этот раз уже за другой стеной. Пьяные голоса ворвались в комнату. Кто-то взял шумный аккорд на гитаре, баритон начал «Алла-верды». Матрац у девушки ответил энергично и определенно. Видимо, девушка решила встать. Запели хором. Разнообразные звуки позволяли догадаться о происходившем за стеною. Звенели стаканы, бушевали расходившиеся голоса, кто-то даже вздумал громить кулаком дверь в комнату Андрея. По коридору шаркали старушечьи туфли. Вскоре осветилась, ожила и комната одинокой девушки. Комната Андрея была заключена в кольцо
Заснуть удалось только под утро.
Хозяйка подала без предисловия счет в пятьдесят рублей.
— За что? — спросил огорошенный Андрей.
— За все, — лаконически ответила аккуратная старушка.
— Не буду платить, это мошенничество!
— То есть как так не будете?
— И притом заявлю коменданту.
— Ну, — махнула рукой хозяйка. — Дело ваше, но документ ваш я вам не верну.
— Ну и ну! — ахнул Андрей.
На громкие голоса в комнату заглянуло чье-то лицо.
— У меня дом зарегистрирован, и я к коменданту с вами пойду. Никто вас к нам не звал, милостивый государь. А с Анютой вы ночь провели? Провели. А вино пили? Пили. Иначе что же вы здесь, богу молились, что ли?
В комнату вошел высокий, весело настроенный поручик с непричесанной вихрастой головой и расстегнутым воротом.
— Платите, прапорщик, — сказал он, фамильярно похлопывая по плечу Андрея. — Что вам стоит? Что наша жизнь? Игра!
Андрей снял его руку.
— Да не глядите вы ежом. Что же, вы у коменданта скандал хотите иметь, что ли? Этот приют священный, — он обвел рукой комнату, — все в городе знают. Весело вы будете выглядеть.
— Благодарю за совет. Вы что же, в этом деле заинтересованы?
— Ну, ну, потише, прапорщик! — нахохлился, в свою очередь, поручик и стал большим гребешком причесывать волосы.
Андрей повернулся к нему спиной. Он вынул бумажник, швырнул кредитки на стол и вышел.
На вокзале у коменданта столкнулся со вчерашним поручиком.
— Как спали? — спрашивал он Андрея.
Андрей рассказал.
Поручик хохотал так злорадно, что у Андрея поднялась против него злоба.
— Что вы ржете?
— Да вы не сердитесь. Настя мне рассказала. Но уже потом, потом… — спохватился он. — А я за двадцать целкачей выспался со всеми удовольствиями.
— Цыплят по осени считают, — зловеще сказал Андрей.
— Думаете — налетел? — спросил, вдруг посерьезнев, поручик. — Почему-то не думаю. Это было бы ни к черту, — сказал он с тоской, поправляя фуражку. — Два месяца, как вылечился.
Андрей посмотрел на него с таким недружелюбием, что поручик понял и постарался оправдаться.
— Знаете, тоже случайно. У нас при штабе третьей армии три крали ездили. Постоянные. Знаете, цыпочки как на подбор. Говорят, начальник штаба сам организовал. И всюду они на походах, на стоянках помещались рядом со штабом.
— Я знаю, — сказал Андрей.
— Вы что же, опять на Немецкую, десять?
— Нет, если эшелон к вечеру не будет, поеду навстречу, в Шепетовку.
— В вагоне переспать значительно дешевле, — не удержался поручик. — А я опять к Насте.
— А деньги?
Поручик замялся.
— Я, видите ли, ночью играл… и выиграл…
В поезде спать не пришлось. Коменданты маленьких станций гораздо лучше каменец-подольского хранили тайну военных перевозок.
Они отказывались сообщать что бы то ни было о еще не прошедших эшелонах.
Видимо, каждый из них рассуждал: пока мою станцию не минуют — никаких, береженого бог бережет. Андрей сам обегал все пути полустанков и разъездов. Наконец на предпоследней станции перед Шепетовкой он нашел на путях эшелон первой батареи.
Капитан Андрущенко, георгиевский кавалер, гордость батареи, посоветовал Андрею ждать парки на этом же полустанке или же ехать в Каменец-Подольск с батарейцами.
— Отчего вы так долго ехали?
— Ну, — махнул рукой Андрущенко, — хорошо, что вообще доехали.
— А что?
— Да неприятности в пути были, — сказал капитан, поглядывая на командира батареи.
— Едва под откос не пошли с пушками вместе, — отрезал подполковник Сунегин.
Эта реплика развязала язык Андрущенко.
— Перед нами у Орши потерпел крушение пехотный эшелон. Мы стояли на полустанке двое суток. А потом и перед нами какой-то черт развинтил рельсы у Могилева. У Калинковичей с мостом какие-то непорядки. Это ведь новая дорога, только что пущена в эксплуатацию. Ну вот мы и тянулись…
— Что же это — шпионы? — спросил Андрей.
— Шпионы не шпионы, а я вам скажу, — опять вмешался Сунегин, — уже слепым видно, как расстраивается весь порядок в стране. Вагоны расползаются — вот наш на ходу скрипит, спать невозможно, — мы ведь неделю уже в нем квартируем. В одной теплушке доска из стенки вылетела. И не то чтобы конь копытом вынес или что-нибудь в таком роде, а так, сама по себе. Две теплушки меняли в пути. И это такое барахло дают под артиллерию. Вообще, я вам скажу… А вот с Румынией, Ведь добивались ее выступления всеми силами, о том, что она выступит и когда выступит, знали, конечно, заблаговременно. А теперь оказывается — один убыток. Гонят туда войска видимо-невидимо, а я уверен, придем поздно. Да уже и сейчас поздно. Только фронт длинней стал.
— От моря до моря, — сказал Андрущенко, и Андрея поразила печаль в голосе этого мало размышляющего, всегда беспечного, бодрого офицера.
Эшелон с парчками подошел раньше, чем ушли батареи. Парчки встретили Андрея весело, и Лопатин первым делом спросил, где вино. Узнав, что вино в Каменец-Подольске, он расстроился, а установив путем расспросов, что вино погребов акоповских, рассердился окончательно и не стал слушать рассказ Андрея о каменец-подольской ночевке.
Теперь к каменец-подольскому коменданту офицеры ввалились толпой. Лопатин, Кулагин и Сунегин вошли в кабинет коменданта и, пробыв там четверть часа, с торжеством вынесли бумажку за печатью, предписывавшую местному складу выдать предъявителям два ведра спирта на технические надобности. На другой четвертушке бумаги был нащелкан на пишмашинке несложный ордер на квартиру, сроком на трое суток.