Тяжкое золото
Шрифт:
– И что за фрукт такой? – спросил Упырь.
– Роман Пестриков, чаще Ромой зовут. Он и на счёт оружия можа что знает: где, что и как лежит. Его б подвязать, была бы польза.
– А он не пуганётся?
– Если к себе подпустим и про лёгкое золотишко расскажем, осмелеет, к тому ж сами чуете: нам без него не обойтись, коль он с конторской крысой близок. А то, что согласится или нет, так кто знает, можа ему эта местная барматуха тоже опостылела.
– Ладно, покажешь этого Рому, я сам с ним посудачу, – сказал Упырь.
– Если примкнёт этот дезертир, нас будет пятеро, маловата команда. Человечков бы ещё три-четыре, – встрял в разговор Рябой.
– На кой нам надобны лишние рты, они не в тему. Делить всё, что поимеем, как-то неуютно получается, да и оружия и коней на большую кодлу сложнее добыть будет, – возразил Упырь. – К тому ж малым отрядом нам проще по тайге пробираться.
– Так это, если что, кони-то и на соседнем прииске Талом имеются, – не отступал Рябой, надеясь, что Упырь согласится с его предложением увеличить группу единомышленников. «Всё ж смелее действовать можно будет, когда людей больше, да и в случае чего шансы увеличиваются сохранить свою “шкуру”, всякое бывает…» – оценивал он.
– Мы что, по двое на одной кобыле до Талого помчимся? Всё, закончили, если какая мысля дельная придёт, смотайте мне.
На следующий день, когда рабочие возвращались с горных участков в казармы, Клин издали показал Упырю Пестрикова, ничем не отличавшегося от остальных рабочих, он шёл устало, только изредка подкашливал и сопел.
– Ты, Клин, отстань-ка чуток да шагай до барака, а я с ним душа на душу перемахнусь, – бросил Упырь и прибавил шагу догнать доселе незнакомого ему человека.
Пестриков проживал в другой казарме, работал на более дальнем участке, почему Упырь и не примечал его раньше.
– Здорово, барин! – с усмешкой произнёс Упырь и слегка хлопнул Пестрикова по плечу.
– Кто таков, чего надо? – вместо приветствия невесело ответил Пестриков.
– А чего угрюмый-то, притомился, что ль?
– Ты куда идёшь? В казарму? Вот и вали своей дорогой.
– Я гляжу, ты злой почто-то, только спусти пар, а не то угомоню разом, – рассердился Упырь, невольно сжав кулаки.
Пестриков насторожился. Такого вызывающего отношения к себе от кого-либо на прииске он никогда не имел, оттого с тревогой и глянул на незнакомца.
– Чего надо?
– Вот это другое дело, а то уж грабли у меня зачесались. Так вот, Рома, надобность есть с тобой перетолочь тему и бегом бы надо. Как развесишь бельишко своё, соберись да подскочи к лавке торговой, там и потолкуем.
Упырь отошёл от Пестрикова и направился в сторону казармы. «Странный мужичок, но, пожалуй, такой сверчок сгодится, чую, глаза воровские. Если что не так, сломаю, но выпотрошу душу окаянную», – размыслил Упырь.
Пестриков же от горестных мыслей своего существования переключился на другие размышления: «Что за тип? Не видывал я его ранее… Значит, из вновь наёмных, а может и уголовник сосланный, говорок уж больно тюремный. Что ж ему от меня надобно?.. Пристал, словно лист банный. О чём же ему со мной говорить потребно, о чём?.. И знает ведь, как звать меня…»
У лавки рабочих собралось немного. Посещали её те, у кого водились деньги, покупали в основном съестное и водку.
Упырь с Пестриковым встретились и отошли поодаль от лавки.
– Так вот, Рома, сказываю сразу с места в галоп: есть мужики, которым нестерпимо край этот покинуть хочется.
– Ну а я тут при чём? Пусть покидают, если есть на что.
– Покинуть не так просто, а прихватить с собой солидное золотишко и уйти от этой кабалы тяжкой, чтоб жить веселей было, – продолжал Упырь и глянул в глаза собеседнику. – Если с этим народом двинешь, пятая доля твоя и забудешь тогда эти прииски хвалёные.
– С чего ты взял, что вот так прямо возьму и двину с каким-то народом, да ещё и с награбленным золотом, я пожить ещё хочу, – ответил Пестриков, удивившись неожиданному и откровенному предложению от совершенно незнакомого ему человека.
– Ты врубись, а опосля отвечай. Нас четверо, мужики такие, надёжней не бывает, вооружаемся, берём выработок прииска, грузимся на коней и тайгой уходим по неведомым тропам.
– Да эта затея на первом же бодайбинском прииске или край как в Бодайбо рассыплется, и тогда – в лучшем случае каторга, а в худшем… – тут Пестриков вскинул руку и ладонью провёл поперёк горла. – Такие дела на приисках раньше уже затевались, последствия уж больно плачевные.
– А ты не скули, а разумей, что тебе скажу. Кто раньше что делал – я участия в том не принимал, но слыхал – глупо в капкан залазили. Всё будет иначе и пойдём не чрез бодайбинские прииски, а другой дорогой и тайными тропами, что местным сатрапам не ведомы. Нас будут рыскать там, где они привыкли беглых каторжников вылавливать. Здесь, Рома, задумка иная. Жить надо красиво, а не горб гнуть и клопов кормить.
– Что жить надо красиво, я лучше тебя знаю. Но скажи мне, если всё готово к такому походу, в чём дело-то, я то здесь при чём?
– А при том, Рома, есть от тебя нужда кое-какие задачки решить, и уж тогда всё будет готово. Только скажу тебе наперёд: согласен ты или нет на эту авантюру, но ты прознал от меня больше, чем знаю я. Если кому хоть полслова моргнёшь, ты покойник. Понял? Покойник! Меня возьмут, но кореша мои тебя в шурфе зароют, помни об этом, даже когда спишь.
– Чего там, соображаю, о чём речь, в таких делах я могила, сам себе ничего не скажу, – испуганно выпалил Пестриков, беспокоясь, чтоб столь необычный и грозный собеседник правильно его понял.
– Рома, это очень хорошо, что ты врубился.
– Как тебя величать-то? А то говорим, а я даже имени не знаю, – произнёс Пестриков.
– Упырь.
– Упырь? – переспросил Рома.
– Так будет проще, – ответил Рябов.
– Скажу тебе, коли уж такой разговор пошёл. Были мысли у меня сбежать с чем-либо стоящим, но подходящих людей нет, все только возмущаться, недовольства начальству выдвигать могут, а ничего не меняется, всё идёт сверху как по писанному. Если есть люди отчаянные и надёжные, то я подумаю.