Тысяча И Одна Ночь. Книга 4
Шрифт:
И пока они разговаривали, халиф вдруг вошёл к ним. И Ала-ад-дин поднялся и поцеловал перед ним землю и сказал: "Аллах да сохранит тебя, о повелитель правоверных, и да сделает вечной твою жизнь и да не лишит людей твоих милостей и благодеяний!" - "О Ала-ад-дин, - молвил халиф, - пусть Зубейда сыграет нам музыку ради сладости твоего благополучия". И Зубейда играла им на лютне музыку, чудеснейшую среди всего существующего, пока не возликовали каменные стены и не воззвали струны в комнате: "О любимый!"
И они провели ночь до утра в самом радостном состоянии, а когда наступило утро, халиф сказал Ала-ад-дину: "Завтра приходи в диван", и Ала-ад-дин ответил: "Слушаю и повинуюсь,
"Добро пожаловать, о Ала-ад-дин", - сказал халиф и Ала-ад-дин ответил: "О повелитель правоверных, пророк - да благословит его Аллах и да приветствует!
– принимал подарки, и эти десять блюд с тем, что есть на них, - подарок тебе от меня". И халиф принял от него это и велел дать ему почётную одежду и сделал его старшиной купцов и посадил его в диване, и когда он там сидел, вдруг вошёл его тесть, отец Зубейды.
И, увидев, что Ала-ад-дин сидит на его месте и на нем почётная одежда, он сказал повелителю правоверных: "О царь времени, почему этот молодец сидит на моем месте?" - "Я назначил его старшиной купцов, - сказал халиф.
– Должности жалуются на срок, а не навеки, и ты отстранён".
– "От нас и к нам идёт благо!
– воскликнул отец Зубейды.
– Прекрасно то, что ты сделал, о повелитель правоверных, и да поставит Аллах лучших из нас властителем наших дел. Сколько малых стало великими!" Потом халиф написал Ала-ад-дину грамоту и дал её вали, и вали отдал грамоту факелоносцу, и тот возгласил в диване: "Нет старшины купцов, кроме Ала-ад-дина Абу-шШамата! Его слова должно слушать и хранить к нему почёт, и ему подобает уважение и почтение и высокое место"
А когда диван разошёлся, вали пошёл с глашатаем перед Ала-ад-дином, и глашатай кричал: "Нет старшины купцов, кроме господина Ала-ад-дина Абу-ш-Шамата" И они ходили с ним кругом по площадям Багдада, и глашатай кричал и говорил: "Нет старшины купцов, кроме господина Ала-ад-дина Абу-ш-Шамата"
А когда наступило утро, Ала-ад-дин открыл для раба лавку и посадил его в ней продавать и покупать, а что касается самого Ала-ад-дина, то он каждый день садился на коня и отправлялся в должность, в диван халифа..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала ночь, дополняющая до двухсот шестидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Ала-ад-дин садился верхом и отправлялся в должность, в диван халифа.
И случилось однажды, что он сидел, как всегда, на своём месте, и когда он сидел, вдруг кто-то сказал халифу "О повелитель правоверных, да живёт твоя голова после такого то твоего сотрапезника, - он преставился к милости Аллаха великого, а твоя жизнь да будет вечна".
– "Где Ала-ад-дин Абу-ш-Шамат?" - спросил халиф, и Ала ад дин предстал перед ним, и халиф, увидев Ала ад-дина, наградил его великолепной одеждой, сделал его своим сотрапезником и предписал выдавать ему содержание в тысячу динаров каждый месяц, и Ала-ад-дин жил у халифа,
И случилось так, что в один из дней он сидел, как всегда, на своём месте, служа халифу, и вдруг вошёл в диван эмир с мечом и щитом и сказал: "О повелитель правоверных, да живёт твоя голова после главы шестидесяти, - он умер в сегодняшний день". И халиф велел дать Ала-ад-дину почётную одежду и назначил его главой шестидесяти, на место умершего.
А у главы шестидесяти не было ни жены, ни сына, ни дочери, и Ала-ад-дин пошёл и наложил руку на его имущество; и халиф сказал Ала-ад-дину: "Похорони его в земле и возьми все, что он оставил из денег, рабов, невольниц и слуг".
А затем халиф взмахнул платком, и диван разошёлся, и Ала-ад-дин вышел, и у его стремени был начальник Ахмед-ад-Данаф - начальник правой стороны у халифа, со своими сорока приспешниками, а слева от Ала-ад-дина был Хасан Шуман, начальник левой стороны у халифа, со своими сорока приспешниками.
И Ала-ад-дин обернулся к Хасану Шуману и его людям и сказал: "Будьте ходатаями перед начальником Ахмедом-ад-Данафом, - может быть, он примет меня в сыновья по обегу Аллаху". И начальник принял его и сказал: "Я и мои сорок приспешников будем ходить перед тобою в диван каждый день".
И Ала-ад-дин оставался на службе у халифа в течение нескольких дней, и в какой-то день случилось, что Ала-аддин вышел из дивана и пошёл к себе домой, отпустив Ахмеда-ад-Данафа и тех, кто был с ними, идти своей дорогой. И он сел со своей женой Зубейдой-лютнисткой и зажёг свечи, и после этого она поднялась, чтобы исполнить нужду, а Ала-ад-дин сидел на месте. И вдруг он услышал великий крик, и поспешно поднялся, чтобы посмотреть, кто это кричал, и увидел, что кричала его жена Зубейда-лютнистка и что она лежит на земле. И Ала-аддин положил руку ей на грудь, и оказалось, что она мертва.
А дом её отца был перед домом Ала-ад-дина, и отец услышал её крики и спросил: "В чем дело, господин мой Ала-ад-дин?" - "Да живёт твоя голова, о батюшка, после твоей дочери Зубейды, - ответил Ала-ад-дин, - но уважение к мёртвому, о батюшка, состоит в том, чтобы Зарыть его".
И когда настало утро, Зубейду схоронили в земле, и Ала-ад-дин стал утешать её отца, а отец утешал Ала-аддина.
Вот что было с Зубейдой-лютнисткой. Что же касается Ала-ад-дина, то он надел одежды печали и удалился из дивана, и глаза его стали плачущими, а сердце печальным.
И халиф спросил: "О везирь, по какой причине Алаад-дин удалился из дивана?" И везирь ответил: "О повелитель правоверных, он горюет по своей жене Зубейде и Занят, принимая соболезнования".
– "Нам следует выказать ему соболезнование", - сказал халиф везирю; и везирь ответил: "Слушаю и повинуюсь!" И халиф с везирем и несколькими слугами вышли и сели верхом и отправились к дому Ала-ад-дина.
И Ала-ад-дин сидел и вдруг видит - халиф и везирь и те, кто был с ними, приближаются к нему. И он встал им навстречу и поцеловал землю перед халифом, и халиф сказал ему: "Да возместит тебе Аллах благом!" А Ала-аддин отвечал: "Да продлит Аллах для нас твою жизнь, о повелитель правоверных".
– "О Ала-ад-дин, - спросил халиф, - почему ты удалился из дивана?" - "Из-за печали по моей жене Зубейде, о повелитель правоверных", - ответил Ала-ад-дин; и халиф сказал: "Прогони от души заботу. Твоя жена умерла по милости великого Аллаха, и печаль тебе ничем не поможет".
– "О повелитель правоверных, я оставлю печаль по ней только тогда, когда умру и меня зароют возле неё", - сказал Ала-аддин; и халиф молвил: "Поистине, в Аллахе замена всему минувшему, и не освободят от смерти ни ухищрения, ни деньги! От Аллаха дар того, кто сказал: