Тысяча осеней Якоба де Зута
Шрифт:
Гостиница «Веселый Феникс» стоит у поворота дороги, чуть ближе восьмимильного камня от Нагасаки, между неглубокой рекой и каменным карьером. Узаемон входит, ищет глазами Шузаи, но видит лишь обычных путников, пережидающих холодную морось: носильщики паланкинов и грузчики, погонщики мулов, попрошайки, три проститутки, мужчина с обезьянкой, предсказывающей будущее, и бородатый торговец, закутанный до ушей, сидящий чуть поодаль от своих слуг. Пахнет мокрыми людьми, горячим рисом и свиным жиром, но здесь теплее и суше, чем снаружи. Узаемон заказывает чашку пельменей — орешков и заходит в комнату с поднятым полом, волнуясь о Шузаи и пятерых
Скорее, случилось другое: шустрые кредиторы Шузаи каким-то образом пронюхали о его планах покинуть Нагасаки и обложили со всех сторон, чтобы тот никуда не делся.
Кто-то стучит по столбу: это одна из дочерей хозяина заведения, которая принесла его заказ.
Узаемон спрашивает: «Наступил ли час Лошади?»
— Уже за полдень, самурай — сама, я так думаю, да…
Входят пять солдат сегуна, и все разговоры стихают.
Солдаты оглядывают комнату, полную отворачивающихся лиц.
Взгляд капитана встречается с глазами Узаемона. Узаемон отводит глаза, смотрит вниз. «Не выгляди виновным, — убеждает он себя. — Ты всего лишь паломник в Кашиму».
— Хозяин? — зовет один из солдат. — Где хозяин этой дыры?
— Господа! — Хозяин появляется из кухни и падает на колени. — Какая великая честь для «Веселого Феникса».
— Сена и овса нашим лошадям: твой конюх дал деру.
— Будет исполнено, капитан, — хозяин знает, что ему придется принять плату распиской, которая не будет оплачена без пятикратной взятки. Он отдает команды жене, сыновьям и дочерям, и военных проводят в лучшую комнату в глубине гостиницы. Осторожно, потихоньку разговоры возобновляются.
— Я не забываю лиц, самурай-сан, — бородатый торговец подсаживается поближе.
«Избегай общения, — предупредил его Шузаи, — избегай свидетелей».
— Мы не встречались.
— Но я уверен, что встречались: в храме Рюгадзи на Новый год.
— Ты ошибся, старик. Я никогда тебя не видел. А теперь, пожалуйста…
— Мы говорили о коже ската [74] , самурай-сан, ножнах…
Узаемон узнает Шузаи под накладной бородой и залатанным капюшоном.
74
Кожа ската/гау skin — самая прочная кожа в мире. В средневековой Японии из нее изготовляли боевые доспехи, которые успешно выдерживали самые кровавые бои и защищали воинов от острых мечей противников.
— Ага, вы вспомнили! Дегучи, самурай-сан, Дегучи из Осаки. А теперь, могу ли я надеяться, что вы окажете мне честь, позволив присоединиться к вам?
Служанка приходит с чашкой риса и соленостями.
— Я не забываю лиц, — рот Шузаи полон коричневых зубов, его акцент неузнаваем.
Выражение лица служанки говорит Узаемону: «Что за нудный старый пердун».
— Да, милая, — бубнит Шузаи. — Имена забываются, а лица — никогда…
— Кто запоминается, так это одинокий путешественник, — голос Шузаи доносится из решетчатого окна паланкина. — А группа из шести человек по дороге в Исахая? Мы почти что невидимы. Любой осведомитель в «Веселом Фениксе» не сочтет за труд приглядеться к молчаливому паломнику с мечом. Но уходя, ты уже стал бедолагой, у которого над ухом зудит бородатый человеческий комар. Со мной ты заскучал, и тем самым стал скучным для всех.
Туман окутывает крестьянские дома, стирает дорогу впереди, прячет горные склоны…
Слуги и носильщики Дегучи оказались наемниками Шузаи: их оружие спрятано в полу паланкина. «Тануки, — Узаемон запоминает их вымышленные имена, — Кума, Иши, Хане, Шакке…» Они избегают разговоров с Узаемоном, поскольку так им легче сойти за слуг. Оставшиеся пять наемников должны присоединиться к ним завтра в ущелье Мекура.
— Кстати, — спрашивает Шузаи, — ты захватил с собой тот самый кизиловый футляр?
«Скажешь ему «нет», — боится Узаемон, — и он подумает, что ты ему не доверяешь».
— Все ценное, — он хлопает себя по поясу так, чтобы видел Шузаи, — здесь.
— Хорошо. Если бы свиток попал в чужие руки, Эномото мог бы нас уже поджидать.
«Если мы добьемся своего, признание Джирицу не понадобится, — думает Узаемон. — А если потерпим неудачу, оно не должно попасть ему в руки». Как де Зут сможет использовать это оружие? На этот вопрос у переводчика ответа нет.
Река внизу бьется о валуны и бросается на берега.
— Прямо как в долине Шимантогава, — говорит Шузаи, — у нас дома.
— Шимантогава, — отвечает Узаемон, — мне кажется, гораздо дружелюбнее. — Он размышляет о том, что смог бы подать прошение на принятие на работу в суде в его родном феоде Тоса. После усыновления семьей Огава в Нагасаки все связи с его родной семьей порвались… и они не обрадовались бы, увидев третьего сына — еще одного едока — вернувшегося бедным, да еще с женой, у которой ожог на лице. Разумеется, его бывший учитель, знаток голландских наук, мог бы ему помочь… «Тоса будет первым местом, — понимает Узаемон, — где Эномото начнет нас искать».
На кону будет стоять не просто сбежавшая монахиня, а репутация владыки Киоги.
«Его друг, старший советник Мацудаира Саданобу, выдаст ордер на арест…»
Узаемон все отчетливее понимает, на какой он пошел риск.
«Станут ли они выписывать ордер? Или просто пошлют убийцу?»
Узаемон смотрит в сторону. Остановиться и начать раздумывать — все равно, что повернуть назад.
Ноги шлепают по лужам. Коричневая река бурлит. С сосен капает.
Узаемон спрашивает Шузаи: «Остановимся на ночь в Исахая?»
— Нет. Дегучи из Осаки выбирает лучшее: гостиница Харубаяши в Курозане.
— Не та ли, где останавливается Эномото и его свита?
— Та самая. Пошли — пошли, какая банда, решившая украсть монашку с храма на горе Ширануи, не мечтала бы остановиться там?
Главный храм в Исахая празднует какое-то важное событие, связанное с местным богом, на улицах полным — полно лоточников и бездельничающей публики, и шесть путешественников и паланкин проходят совершенно незамеченными. Уличные музыканты соперничают друг с другом за внимание зевак, воришки прочесывают праздничную толпу, а служанки гостиниц у входа кокетничают с прохожими, зазывая постояльцев. Шузаи остается в паланкине и приказывает своим людям идти прямиком к воротам в феоде Киога, расположенным в восточной части города. Через них как раз прогоняют стадо свиней. Один из солдат, одетый в строгую форму феода, мельком смотрит на пропуск Дегучи из Осаки и спрашивает, почему у торговца нет никакого товара. «Я отправил все кораблем, — отвечает Шузаи, и никто не смог бы придраться к его осакскому выговору, — все- все, уважаемый. После того, как каждый таможенник на западном Хонсю получил бы свой куш, у меня не осталось бы даже морщин на ладонях, уважаемый». Его пропускают, но другой, более наблюдательный стражник замечает, что пропуск Узаемона выдан на Дэдзиме.