Тысяча осеней Якоба де Зута
Шрифт:
— Вы переводчик для иностранцев, Огава-сан?
— Третьего ранга, в Гильдии переводчиков Дэдзимы.
— Я просто спрашиваю вас, господин, потому что вы в одежде паломника.
— Мой отец смертельно болен. Я хочу помолиться за него в Кашиме.
— Пожалуйста, — стражник пинает визжащего поросенка, — пройдите в комнату инспекции.
Узаемон не позволяет себе взглянуть на Шузаи.
— Хорошо.
— Я приду к вам, как только мы разберемся с этими чертовыми свиньями.
Переводчик заходит в маленькую комнату, где работает писец.
Узаемон проклинает
— Пожалуйста, извините за неудобство. — Появляется стражник и приказывает писцу выйти наружу. — Я чувствую, Огава-сан, вы — человек слова.
— Я стремлюсь, — отвечает Узаемон, тревожась, не понимая, что за этим последует, — к этому, да.
— Тогда я… — стражник становится перед ним на колени и низко кланяется, — я обращаюсь к вам, господин, с великой просьбой. Голова у моего сына растет… неправильно, шишками. Мы… мы не осмеливаемся выпускать его из дома, потому что люди называют его демоном они. Он умный и читает хорошо, так что на его разум это не влияет, но… у него бывают эти головные боли, эти ужасные головные боли.
Узаемон уже знает, что бояться нечего.
— Что говорят врачи?
— Первый поставил диагноз «горящий мозг» и прописал выпивать три ведра воды в день, чтобы потушить огонь. «Водяное отравление», — сказал второй и велел лишить нашего сына воды, пока не почернеет его язык. Третий доктор продал нам золотые иглы, чтобы колоть ими голову и изгнать демона, а четвертый продал волшебную лягушку, которую следовало лизать тридцать три раза в день. Ничего не помогло. Скоро он не сможет поднимать голову…
Узаемон вспоминает последнюю лекцию доктора Маено об элефантиазе [75] .
— …и я прошу всех паломников, кто проходит мимо, помолиться в Кашиме.
— Обязательно, я повторю сутру об излечении. Как зовут вашего сына?
— Спасибо. Много паломников обещали помолиться, но я верю только людям, которые держат слово. Я Имада, а моего сына зовут Уокацу, записано здесь, — он передает сложенный листок бумаги с прядью волос сына. — Там надо заплатить, так что…
75
Элефантиаз (слоновья болезнь) — стойкое увеличение размеров какой-либо части тела за счет болезненного разрастания кожи и подкожной клетчатки, которое вызывается постоянным застоем лимфы с образованием отека.
— Оставьте деньги у себя. Я помолюсь за Имаду Уокацу, когда буду молиться за своего отца.
«Политика изоляции помогает сегуну сохранять власть…
— Могу я предположить, — стражник снова кланяется, — что у Огавы-сана тоже есть сын?
…но также приговаривает Уокацу и многих других к бессмысленной смерти от невежества».
— Мы с женой, — новые подробности, с сожалением думает Узаемон, — не получили еще такого благословения.
— Богиня Каннон наградит вашу доброту. Извините, я задерживаю вас…
Узаемон прячет бумагу с именами в свой кошель инро.
— Если бы я мог сделать для вас что-нибудь еще…
Глава 25. АПАРТАМЕНТЫ ВЛАДЫКИ — НАСТОЯТЕЛЯ В ХРАМЕ НА ГОРЕ ШИРАНУИ
Вечер двадцать второго дня первого месяца
Покачивающиеся языки пламени, словно цветы дурмана: голубые, молчаливые. Эномото сидит на полу, в самом конце комнаты, рядом с очагом. Над головой — неровный, сводчатый потолок. Он знает, что Орито уже здесь, но еще не удостоил ее взглядом. Там же двое застывших юношей — аколитов смотрят на доску го: если бы не пульсирующие жилки на шеях, они легко сошли бы за бронзовые статуи. «Ты похожа на убийцу, прокравшегося сюда, — долетает до нее сухой голос Эномото. — Подойди, сестра Аибагава».
Ее ноги подчиняются приказу. Орито садится по другую сторону очага напротив владыки Киоги. Он изучает искусно сделанную рукоятку для меча. В отсвете огня Эномото выглядит почти на десять лет моложе, чем она помнит его.
«Будь я убийцей, — думает она, — ты бы уже умер».
— Что случится с твоими сестрами без моей защиты и Дома?
«Он читает лица, — думает Орито, — не мысли».
— Дом сестер — тюрьма.
— Твои сестры умрут, несчастными и очень рано, в борделях и балаганах уродцев.
— Только из-за этого они содержатся здесь, как игрушки монахов?
Клик: аколит поставил на доску черный камень.
— Доктор Аибагава, твой уважаемый отец признавал факты, а не мнения, выдернутые из контекста.
Рукоятка меча в руке Эномото, как видит сейчас Орито — пистоль.
— Сестры не игрушки. Они посвящают двадцать лет Богине, и после спуска вниз им есть на что жить. Многие духовные ордены заключают подобные договоры со своими приверженцами, при этом требуя пожизненной службы.
— Какой еще «духовный орден» забирает младенцев у своих монахинь, как происходит в вашей личной секте?
Темнота разворачивается и соскальзывает по краям поля зрения Орито.
— Плодородие мира внизу поддерживается рекой. Ширануи — исток той реки.
Орито пропускает его слова и тон речи сквозь внутреннее сито и не находит ничего, кроме цинизма и отсутствия веры.
— Как может академик — переводчик Исаака Ньютона, говорить, как суеверный крестьянин?
— Просвещение может ослепить, Орито. Возьми всю эмпирическую методологию и приложи ко времени, гравитации, жизни: их происхождение и цели в своей основе нам неизвестны. Не суеверия, а здравый смысл диктует нам: знание — конечно, а душа и ум — дискретны.
Клик: аколит поставил на доску белый камень.
— Насколько я помню, вы никогда не озвучивали в Академии Ширандо такие откровения.
— В нашем ордене число членов ограничено. Путь Ширануи отличается и от Пути ученого, и от Пути толпы.
— Какие благородные слова, чтобы описать убогую правду. Вы заключаете в стойло женщин на двадцать лет, оплодотворяете их, отрываете младенцев от их груди и подделываете письма матерям от умерших детей, обставляя все так, будто они выросли!