Тысячелетие России. Тайны Рюрикова Дома

Подволоцкий Андрей Анатольевич

По ливонским хроникам, русские потеряли пять тысяч человек убитыми, а остальное войско бежало («Покрыли себя они вечным позором», — написал ливонский хроникер), что в общем не противоречит Новгородской летописи.

Ливонский хроникер особо отмечал: «Король Дмитрий [Александрович] был героем: с пятью тысячами русских избранных воинов предпринял он наступление, когда другие войска его отступили». Новгородский же летописец говорит, что Дмитрий и новгородцы погнали врага и гнали его семь верст [59] , аж до самого Раквере. Ливонский хроникер уточняет, что на пути Дмитрия встал отряд из 160 воинов, который не дал переправиться Дмитрию через мост — надо думать, где-то совсем рядом с городом.

59

Художественный образ. В реальности расстояние могло быть больше или меньше.

Возвратившись же на поле битвы, Дмитрий Александрович «…узреша иныи полчищь (?!) свинью великую, которая бяше вразилася въ возникы новгородьскые; и хотеша новгородци на нихъ ударити, но инии рекоша: “уже есть велми к ночи, еда како смятемся и побиемся сами”; и тако сташа близъ противу собе, ожидающе света. Они же оканьнии крестопреступници, не дождавъше света, побегоша. Новгородци же стояша на костехъ 3 дни, и приехаша в Новъгородъ, привезоша братию свою избьеныхъ, и положиша посадника Михаила у святой Софьи». Тут летописец явно лукавит — откуда у немцев взялись «иные полчища», да еще выстроенные клином, как если бы те только приготовились к бою? Очевидно, случилось то, что так часто бывало в Средневековье, — обратив вражеский фланг в бегство, дружина Дмитрия бросилась в погоню, вместо того чтобы ударить немцам в тыл. А немецкий центр смял новгородский железный полк, и новгородцы укрылись за возами. Когда же преследователи вернулись на поле боя, то увидели, как немцы добивают их товарищей. Тут же нашлись мудрые стратегические головы, что посоветовали отступить и дать бой следующим утром. Неизвестно, удалось немцам взять импровизированный новгородский лагерь или нет, но утра они ждать не стали, а с сумерками ушли в крепость, которая была, как мы уже знаем, неподалеку (не ночевать же им зимой в чистом поле!). А русские остались «на костях», что позволило им объявить себя победителями. Но и ливонцы считали, что победителями остались именно они: «С честью братья отомстили за то, что терпели от русских долгое время».

Впрочем, несмотря на то, что в Раковорской битве принимали участие объединенные силы Северной Руси и Руси Залесской, битва эта не стала общеизвестной — той, которой гордятся и хвастаются. Тут может быть много причин: это и явно захватнический характер похода на датчан, которых трудно отнести к непримиримым врагам русских; и неопределенность в исходе поединка (к примеру, Ледовое побоище ливонцы без обиняков признавали своим поражением); и срыв основной задачи похода — захвата Раквере («пороки» так и не пригодились).

Но более всего, что смутило историков, — это ответная реакция «немцев». В скором времени братья Ливонского ордена числом 180 рыцарей, собрав также летов, чудь (эстов), ливов — всего 18 тысяч «на лошадях прискакавших» (по счету ливонского хроникера), а также девять тысяч «моряков» во главе с самим магистром Ливонского ордена Отто фон Лютенбергом двинулось на Псков по суше и по воде.

Это уже было очень опасно — не сравнить со «шведско-немецкой» экспансией 1240—1242 гг. Тогда у крестоносного воинства просто не было сил удержать столь большие территории. Теперь же у ливонцев сил было предостаточно.

Столь неожиданный поворот событий заставляет еще раз задуматься над вопросом: как «немцы», пришедшие в русскую Прибалтику лишь в начале XIII в., за неполное столетие сумели там закрепиться и создать сильную католическую конфедерацию, а славяне, жившие в тех краях уже полтысячелетия и не раз бравшие дань с прибалтийских племен, остались с носом?

Ответ на этот вопрос окажется простым: после Ярослава Мудрого, построившего в Прибалтике свой форпост — Юрьев, — среди русских князей не нашлось достойного последователя-государственника. Прибалтика для русских так и осталась «медвежьим углом». И не стоит обольщать себя мыслью, что сей факт свидетельствует о каком-то миролюбии тогдашних русичей — вовсе нет! Летописи рассказывают нам немало случаев, когда русские князья вторгались в Прибалтику и устраивали там «гомосафари». Но Рюриковичи, видно, искали только добычу, а не подданных.

Еще больших упреков заслуживает русский клир той эпохи, который так и не развернул ни в Прибалтике, ни на южных рубежах Руси целеустремленной миссионерской деятельности. Все случаи обращения русскими инородцев в христианство носят случайный характер и являются результатом деятельности отдельных лиц, а то и инициативой самих обращенных. Мне могут возразить: Православная церковь не принуждением, но кротостью обращала язычников в христиан: это лишь католики-крестоносцы насилием пытались спасти людские души. Однако от Юрьева до берега Балтийского моря и обратно за 170 лет «с кротостью» можно было прошагать не один десяток раз. Но мы имеем очень мало — практически не имеем! — сведений о святых мучениках тех времен, несших слово Божье на берега Балтики или в причерноморские степи и за то сложивших свою голову.

Что касается католической экспансии, то она держалась не только на насилии, отнюдь. Неоднократно встречаются случаи, когда католики-миссионеры в землях язычников начинали обхаживать в первую очередь вождей — а там, глядишь, и все племя, с пением псалмов, переходило под управление католических иерархов. А что же русские — те же новгородцы? В ответ на происки «латинян» они могли предложить только очередной набег, «сотвориша их волость пусту». Понятно, что католические иерархи прятались за стенами каменных крепостей, брать которые русские не могли или не хотели, и под удар попадали все те же инородцы, что их любви к русским не прибавляло.

Первый, кто понял, сколь много было упущено возможностей, был Ярослав Всеволодович. В присущей ему жестокой манере — чем не православный крестоносец! — он силой крестил карел и даже сжег нескольких карельских или емьских волхвов. Но время уже ушло…

Но вернемся к событиям 1268 г. Крестоносное воинство по Чудскому озеру — вдоль берега по суше и по воде — двинулось к Пскову. Путь к древнему городу прикрывал Изборск. Но он не стал препятствием для крестоносцев и был сожжен. Немецкое воинство подошло к Пскову. Псковичи, как обычно, сожгли посад и спрятались за стенами своей крепости. «Они (псковичи) настроены были мужественно, хотя и не были единодушны», — пишет ливонский хроникер. Десять дней город был в осаде, пока из Новгорода не приспела помощь во главе с Юрием Андреевичем. Но силы были все равно не равны, и князь Юрий счел нужным заключить с магистром перемирие.

Было понятно, что ливонцы почувствовали свою силу и перемирие может быть непрочным. В Новгород прибыл великий князь Ярослав Ярославич и «нача жалити: “мужи мои и братья моя и ваша побита; а вы розъратилися с Немци”». Конечно, решение идти войной на Раковор было в свое время поддержано и великим князем, и он тоже чувствовал свою вину. Потому Ярослав Ярославич сделал «ход конем»: он приказал сыну Святославу собирать новые полки, которые тот и привел в Новгород. «И бяше ту баскакъ великъ володимирьскыи, именемь Амраганъ, и хотеша ити къ Колываню», — отмечает Новгородская Первая летопись старшего извода. То есть Ярослав Ярославич в предполагаемый поход привлек даже татар. Это возымело отрезвляющее действие на ливонцев.

«И уведавше Немци, прислаша послы с молвою: “кланяемся на всей воли вашей, Норовы всей отступаемся, а крови не проливайте”; и тако новгородцы, гадаете, взята миръ на всей воли своей».

Ярослав Ярославич мог праздновать бескровную победу, а угроза ливонского вторжения была ликвидирована.

Но победы и поражения всегда ходят вместе. В 1270 г., когда ливонская гроза прошла стороной, новгородцы подняли мятеж против великого князя владимирского и новгородского, предъявив Ярославу Ярославичу целый ряд обвинений в его злоупотреблениях. Напрасно Ярослав Ярославич оправдывался и искал примирения. Новгородцы твердо заявили: «Княже, поеди проче, не хотимь тебе; али идемъ всь Новъгородъ прогонитъ тебе». Новгородцы уже присмотрели себе нового старого князя — Дмитрия Александровича. Но Дмитрий Александрович, зная переменчивый нрав новгородцев и силу великого князя, дал самоотвод в пользу дяди. Ярослав Ярославич решил пойти по стопам старшего брата и призвал на помощь татар (так что борец с татарщиной из Ярослава вышел никудышный). Но об этом узнал Василий Ярославич Мизинный — и уведомил новгородцев. Более того, он поехал в Орду и заявил, что «новгородци правы, а Ярославъ виноватъ». Татарское войско — случай уникальный — возвратилось в свои степи, так и не опустошив ни одной северорусской волости.