Тысячелетие России. Тайны Рюрикова Дома
Шрифт:
Но Юрий Данилович не долго тешился своим великим княжением. Сын Михаила Ярославича, Дмитрий Михайлович, уличает в 1322 г. Юрия Даниловича в финансовых злоупотреблениях (якобы тот не все тверскую дань отдал в ханскую казну, а отдал новгородским купцам под про центы). Хан Узбек отдает ярлык на великое княжение Дмитрию, а Юрия Даниловича вызывает в Орду. Тот появляется в Орде не сразу и, видно, с подарками. Но то ли по дороге в Сарайберке, то ли в самой золотоордынской столице Юрий Данилович сталкивается с Дмитрием Михайловичем, и последний в порыве гнева убивает Юрия. Но и сам, по приказу хана Узбека, принимает смерть — за своеволие. Случилось это в 1325 г.
Но Узбеку нравилось играть в русские поддавки — и новый ярлык на великое княжение он отдает брату погибшего Дмитрия Михайловича Тверского Александру. Но Иван Данилович, ставший после смерти брата
Александра Михайловича несколько раз пытались вызвать в Орду, но тот засел в Пскове и ехать не собирался. Тем временем ярлык на Тверское княжество получил еще один сын Михаила Ярославича Тверского, Константин. Но он боялся нового великого князя Ивана Даниловича Калиту и выступать против него не смел.
Спустя десять лет Александр Михайлович Тверской возвратился-таки в свою отчину, помирившись с ханом Узбеком, но для того ему пришлось отправить свого сына Федора заложником в Орду.
Однако Иван Данилович знал, что нет ему успокоения, покуда его тверские враги живы, — и он добился у хана Узбека вызова Александра Михайловича, несколько утратившего за 12 лет чувство опасности, и его сына Федора в Орду. Думается, и хан был не против в очередной раз погубить «неверных». 28 октября 1339 г. тверские князья Александр Михайлович и Федор Александрович были умерщвлены. После этого московский князь, как настоящий хозяин положение, приказывает вывести из Твери соборный колокол — символ независимости города — с целью сломить «высокоумие» Твери. Позже один из потомков Ивана Даниловича воспользуется старой, но испытанной методой.
А через два года умирает и сам Иван Данилович Калита…
«…Начиная с XIV века полюс российской пассионарности постепенно перемещается в Москву. Случайно это? Безусловно, нет. Москве просто на роду было написано стать ноосферным и геополитическим центром Русского государства, что обусловлено ее географическим, геофизическим и космопланетарным положением. Все остальное — производное от данного факта и сопутствующих ему обстоятельства, — написал доктор философских наук В.Н. Демин в своей книге «Загадки русских летописей». Однако на серьезном научном уровне о «пассионарности», а тем паче особой московской «пассионарности» говорить не приходится, ибо это явление нельзя ни измерить, ни пощупать, ни даже рассчитать теоретически. В общем, мы имеем дело с очередным российским аршином. Анализ же исторических источников указует нам на другую причину возвышения Москвы и Московского государства. И имя ей (причине) — Иван Данилович Калита. Именно ему удалось заложить основы монопольной власти для своих потомков в Северной Руси. За период с 1341 по 1481 г. только единожды ярлык на великое княжение получил не его отпрыск, да и то на короткое время (на год). Начиная же с 1481 г. и по время прекращения царствования династии Рюриковичей именно его потомки представляли царственную династию. Добился этого он средствами чудовищными — физическим уничтожением противников. Но других тогда, наверное, не существовало.
Кроме политической монополии, Иван Данилович обеспечил первенство Московской земли и в религиозном плане — именно при его великом княжении в 1325 г. в Москву из Владимира была перенесена митрополичья кафедра [64] (правда, долгое время казалось, что это временно). Наверняка это было сделано в пику Твери с ее новоявленным епископом.
И наконец, именно Иван Данилович Калита обеспечил Московскому государству экономическое процветание. Что бы там ни говорили о якобы выгодном положении Москвы на пересечении неких торговых путей и т.д., вовсе не это подняло Москву. На Руси в то время было довольно городов, чье географическое положение было не менее выгодно (Новгород, Псков, Смоленск, Тверь, Нижний Новгород, Ярославль). Но причина московского процветания была в другом. Как честно написал Н.М. Карамзин в своей «Истории государства Российского», «…иго татар обогатило казну великокняжескую, исчислением людей, установлением поголовной дани и разными налогами, дотоле неизвестными, собираемыми будто для хана, но хитростью обращенными в их собственный доход: баскаки, сперва тираны, а после мздоимные друзья наших владетелей, легко могли быть обманываемы в затруднительных счетах… Таким образом мы понимаем удивительный избыток Иоанна Даниловича, купившего не только множество сел, но и целые области…»
64
Идею эту подсказал митрополит Петр, родом волынянин, который посоветовал Ивану Даниловичу построить кафедральный собор Успения Богородицы. Окончательно митрополичья кафедра была перенесена из Владимира-на-Клязьме в Москву в 1328 г. при митрополите Феогносте.
Однако потомки признают выдающиеся достижения Ивана Даниловича Калиты нехотя, сквозь зубы. На упомянутом памятнике «Тысячелетие России» Иван Калита вообще отсутствует. И при том, что если бы феномена Ивана Калиты не было, не было бы и доброй трети героев монумента, а еще треть была бы представлена совсем другими лицами.
Но злодейство и гениальность несовместны — об этом еще А.С. Пушкин писал. Вот только не ошибался ли он?
Со смертью Ивана Даниловича Калиты московско-тверское противостояние не уменьшилось — просто Тверь ослабла, а Москва усилилась: хищник стал жертвой — и наоборот.
После Ивана Даниловича ярлык на великое княжение получил его сын Семен (Симеон) Иванович по прозвищу Гордый. Так его прозвали за высокомерие по отношению даже не к своим боярам, а — к князьям. Не будет преувеличением сказать, что все залесские князья его люто ненавидели и интриговали против него, против выдачи именно ему ярлыка на великое княжение. Но хан Узбек, после некоторых раздумий, выдал ярлык на великое княжение Семену Ивановичу, видно, памятую верную и усердную службу его отца.
Сам Семен также никогда не забывал, кому именно он обязан своей властью, а потому за свою жизнь пять раз успел побывать в Орде с выражением покорности.
Он не достиг таких успехов, как достиг его отец. Собственно, не в этом Семен Иванович видел свою задачу — его миссия была закрепить предыдущие успехи. И он с этим справился.
Семену Ивановичу был не чужд некий нарциссизм, тяга к показному величию. Именно Семен Иванович, если не врут исторические источники, первый венчался на великое княжество так называемой шапкой Мономаха, хотя никакого отношения ни к Владимиру Мономаху, ни тем более к императору Константину Мономаху сей головной убор «среднеазиатской работы XIV в. с соболиной опушкой» не имел. Московское княжество практически не имело своей собственной истории, но Семен Иванович ради придания себе дополнительного величия Москву покидать не собирался. Он не уехал в номинальную столицу, относительно древний Владимир-на-Клязьме, ибо понимал, что не место красит человека, а человек — место.
И именно Семен Иванович первый среди великих князей владимирских начал титуловаться «всея Руси». Сохранилась даже серебряная с позолотой печать на его духовной грамоте с надписью «печать Князя Великого Симеонова всея Руси». Однако же это были только мечты, да и печать была только для внутреннего употребления — лишь Иван Васильевич III заявит о своих претензиях во весь голос.
Единственное, что мешало Семену Гордому чувствовать себя счастливым, — это отсутствие наследника, которому он мог бы передать великое княжение.
Первая жена Семена Ивановича, дочь великого литовского князя Гедимина Айгуста (в святом крещении Анастасия), родила великому князю двоих сыновей, Василия и Константина, и дочь Василису. Но мальчики умерли во младенчестве. В ту пору (да и сейчас тоже) это несчастье связывали с Божьим гневом. Надеясь умилостивить Всевышнего, Айгуста-Анастасия решила совершить богоугодное дело — на свои средства расписать одну из московских церквей — монастырский храм Спаса-на-Бору. (Дело в том, что Иван Данилович Калита построил в Москве первые четыре каменных храма, но позаботиться о внутреннем убранстве не успел.) Для нее, как и для Семена Ивановича, украшение кремлевских храмов было своего рода покаянием, молитвой.