У черты заката. Ступи за ограду
Шрифт:
Она звонила долго, то и дело вешая трубку и снова бросая в щель двадцатицентовую монету. Телефон на другом конце провода был занят. «Странно, с кем это он так долго говорит? — подумала Беба, выходя из будки. — Позвоню еще раз, позже».
Линда встретила ее без удивления — спокойно отложила книгу и улыбнулась:
— Ну, здравствуй. Понравилось в тюрьме?
Беба опешила:
— А ты откуда знаешь?
— Из газет, откуда же еще, — лениво ответила Линда, потягиваясь. — Я в тот же день, когда ты поехала
— Подожди, все расскажу. Бюиссонье не звонил?
— Никто не звонил, насколько я знаю. Знаешь, а у меня новость: уезжаю с Линаресом, и, наверное, очень скоро.
— Серьезно? Ну, смотри… Он все-таки жулик. Впрочем, ты его знаешь лучше.
— Конечно. Ну а ты как — благополучно отделалась?
— Да, но только я сейчас прежде всего должна искупаться… Ты не можешь себе представить, я три дня не мылась. Там жуткие клопы — вот такие, меня всю искусали. Боюсь, еще с собой принесла. Слушай, достань мне белье и полотенца, я даже не хочу лезть в шкаф… Ты умрешь со смеху, когда я тебе все расскажу…
На следующий день, с утра, Линда отправилась начинать хлопоты о паспорте. Беба еще несколько раз пыталась позвонить Бюиссонье, но опять безуспешно. Телефон был, очевидно, испорчен, так как все время слышались те же отрывистые сердитые гудки.
Наспех позавтракав, она оделась с особой тщательностью и вышла из дому раньше обыкновенного. Не было еще десяти часов, когда она позвонила у двери своего нового патрона. Долго никто не отзывался, и Беба уже подумала было, что Бюиссонье вообще исчез, когда, за дверью послышались непривычно шаркающие шаги.
— А, это вы, — равнодушно сказал Жерар, отворив дверь. — Заходите.
Свет в передней был выключен, и Беба не разглядела его лица, но ей почему-то показался странным весь его вид.
— Добрый день, Херардо, — весело заговорила она, не успев даже сообразить, что именно ее поразило, — воображаю, как вы меня ругаете. Вы знаете, со мной случилась такая история…
— Истории случаются… с каждым, — каким-то спотыкающимся и в то же время равнодушным голосом отозвался Жерар, входя вместе с ней в залитый утренним солнцем ливинг. Закрывая дверь, он пошатнулся — и только тут Беба увидела, что он совершенно пьян. В такое время?..
— Что с вами, Херардо? — удивленно спросила она, останавливаясь перед ним. — Вы выпили лишнего? Странно, я не думала… Да и кто же пьет с утра?
— Кому нужно… тот пьет, — подмигнул Жерар, беря у нее из рук сумочку. — Будьте как дома, прошу вас. Стаканчик коньяку? Или вы предпочитаете это, как его… в-виски? Вы же американка…
— Спасибо, я ничего не хочу, — уже встревоженно сказала Беба, не сводя с него глаз. — Послушайте, Херардо, у вас какая-то неприятность?
Жерар покачал головой,
— Что вы… мадемуазель Монтеро… — пробормотал он, свалившись в кресло рядом с уставленным бутылками столиком. — Впрочем, мы же перешли на «ты», у меня совсем вылетело… Не обращай внимания.
Он неторопливо вытянул полстакана золотистой жидкости и, поморщившись, принялся задумчиво жевать ломтик лимона.
— Ты говоришь — неприятность, — усмехнулся он, выплюнув корочку. — Что ты, моя кошечка… У меня огромная удача! И я ее праздную… уже второй день. Или третий?
Беба натянуто рассмеялась и присела на край дивана.
— Я за тебя рада, Херардо… если у тебя и в самом деле удача. Но только мне кажется… Херардо, может быть, тебе хватит? — робко спросила она, когда он опять взялся за бутылку.
— Чеп-пуха… нонсенс, как говорит Аллан. Сейчас мы выпьем вместе — за мою колоссальную удачу… Рекомендую, Беба, — настоящий «кордон блё»… лучший из французских коньяков. Пр-рошу!
— Нет, Херардо, я же сказала…
— Мадемуазель… — Жерар прикрыл глаза и поклонился, едва не свалившись с кресла. — Не смею настаивать. Баше драгоценное здоровье…
— Спасибо, — прошептала Беба, глядя на него уже со страхом.
Жерар выпил и трясущимися пальцами разорвал пополам кружок лимона.
— Итак, у меня удача. Ты не хочешь меня поздравить? Ну да, ты же еще не знаешь, в чем дело…
Он покачал головой, жуя лимон.
— Дело в том, что я теперь богат… как сорок тысяч крезов. А это главное в жизни, не так ли? Ты купила себе шубку?
— Нет еще…
— И не надо. Через месяц я куплю тебе горностаевую мантию. Знаешь, такую, с хвостиками. — Он клюнул носом и повертел в воздухе пальцами, по-видимому желая изобразить хвостики горностаев. — Устраивает тебя?
— Да, — растерянно улыбнулась Беба, стараясь попасть ему в тон. — То есть, я не знаю, в ней, пожалуй, неудобно ходить? Будет путаться в ногах, она ведь длинная.
— Укоротишь — по моде, — решительно сказал Жерар. — Да, так что я хотел.
Он на минуту прикрыл глаза, и Беба похолодела: его мертвенно-бледное лицо с трехдневной рыжеватой щетиной на щеках вдруг представилось ей мертвой маской.
— Херардо! — вскрикнула она испуганно. — Тебе нехорошо?
— Нет, напротив, — пробормотал он, с усилием открывая налитые кровью глаза. — Что ты. Я же тебе сказал — мои дела идут просто замечательно, как никогда.
— Конечно, Херардо, я верю. Приготовить тебе крепкого кофе?
Жерар что-то промычал, отрицательно мотнув головой.
— Никуда не ходи, — сказал он спустя минуту. — Нам нужно… поговорить.
— Да, я слушаю…
— Ты рада, что у меня… есть теперь деньги?
— Я думаю, они были у тебя всегда. — Беба пожала плечами. — Но вообще я за тебя рада, конечно.
— Вот именно. Нет, раньше их у меня не было… Но теперь есть. Понимаешь? Это самое главное… Ты согласна, что в жизни самое главное это деньги?