У каждого свой путь.Тетралогия
Шрифт:
Он слабо улыбнулся:
— Ты еще помнишь мое звание в Афгане?
— А то как же! Я всех своих спасенных помню…
Две появившиеся в палатке медсестры прервали разговор. Они внесли штативы с закрепленными сверху большими пузырьками. Попросили Марину передвинуть стул ближе к голове раненого. За пару минут поставили капельницы и ушли, попросив женщину следить за состоянием больного. Она заметила, что вены на сгибах рук уже продырявлены неоднократно и спросила:
— Тебе уже ставили капельницы?
Амир прошептал:
— Перед твоим приходом убрали. Всю ночь капельницы были и когда очнулся, рядом капельница стояла. Даже в ноги делали. Одной ногой я в могиле стоял.
Она, чтобы скрыть пронзившую сердце боль, взяла с тумбочки салфетку и промокнула пот с его лба. Протерла лицо, пригладила волосы. Оглянувшись на раненых и на дверь, расстегнула сверху халат и вытащила из внутреннего кармана куртки фотографию двух обнявшихся детей. Показала мужчине, держа снимок перед его лицом сантиметрах в тридцати:
— Это мои дети, Амир. Александр и Юлия.
Собралась убрать, но он остановил:
— Подожди. Дай посмотреть. Держи чуть повыше… — С минуту разглядывал. Затем сказал: — Мальчик не твой, а в дочке что-то есть от тебя.
Степанова аж головой закрутила:
— Сын действительно приемный. Ты наблюдательный! А теперь спи. После поговорим. Ты уже устал. Я буду здесь, не беспокойся.
Целую неделю она практически не отходила от постели Бесланова. Днем и ночью сидела рядом. Впервые не требовала у Бредина и Огарева отправить ее на задание. Собственное ранение в руку, в связи с наступившим покоем, наконец-то начало зарастать.
Однажды генерал сам позвонил Огареву, удивленный странным молчанием обычно неугомонной подчиненной. Полковник подробно рассказал обо всем. В том числе и о решении использовать знания Степановой для ликвидации банды. О нехватке людей в батальоне и о встрече Марины со старым знакомым. О перевербовке Бесланова и его ранении. Не скрыл факт бегства Ахмада и потерю троих ребят. Бредин долго молчал, а затем ответил:
— Передайте сержанту, что в ближайшее время от меня заданий пока не будет и она поступает в ваше распоряжение. — Немного помолчав, добавил: — У Маринки характер наглый, напористый, как у десантника, вы уж приглядывайте за ней. В случае чего, если чувствуете, что не справиться, мне звоните. Я найду на нее управу!
Огарев коротко ответил:
— Есть!
Полковник откровенно радовался тому обстоятельству, что женщина пропадает в госпитале и пока ничем не интересуется. За это время ребята из батальона кое-что сумели разузнать о местонахождении Ахмада.
Горев, сбежав из Грозного с последним охранником, вернулся в подвал на окраине города. Испугавшись, что теперь его обложат, как зверя, связался с Масудом. Сообщил, что возникли большие проблемы с российским спецназом и они идут по его следам. Спросил:
— Что делать, Ахмад-сахиб? В квартире Мурзы была засада. Мои охранники успели предупредить, но теперь по моим следам идет спецназ. Из охранников остался живым только один. Остальные или в плену, или убиты. Учебный центр, еще не начав работать, уже под угрозой. Я не знаю, что делать. Ситуация очень запутана. На федералов натыкаешься даже там, где их не должно быть по докладам разведки.
Ахмад Шах долго молчал, а затем сказал:
— Уходи! Для тебя найдется дело и в другом месте.
Уже на следующий день, к вечеру, Горев отправился в лагерь по подготовке боевиков, расположенный под Бамутом. Кроме охранника, у него был проводник и еще пара мрачных чеченцев. Они практически ничего не говорили, зато выполняли его приказания.
Через неделю Николай приступил к обучению диверсантов. Группа состояла из ста человек. Занятия велись десять часов в сутки с перерывом на молитвы. Закончив “уроки”, Горев торопливо скрывался в палатке. Мрачно смотрел перед собой, а видел женщину в форме: из-под фуражки выбились золотистые волосы, зеленые глаза горят гневом. Это видение вовсе не прибавляло ему хорошего настроения. Он видел ненависть в ее глазах
Подполковник Силаев командовал артиллерией. Минометы били по позициям боевиков, закрепившихся под Бамутом, практически без перерыва. Костя едва успевал уточнять координаты для ведения огня, закрепившись с полуротой мотострелков на ближайшей господствующей высоте. Одновременно приходилось отбивать атаки боевиков. Те видимо сообразили, что отсюда идет корректировка огня и лезли напролом, стремясь смять отряд.
На помощь, как никогда кстати, подошла небольшая группа десантников и чехи отступили, потеряв в первой же рукопашной почти половину отряда. Силаев подошел, чтобы поблагодарить лейтенанта, командовавшего ими:
— Спасибо, мужики! Выручили! Думали все, смерть пришла!
В ответ услышал:
— Да ерунда! Мы теперь дальше пошли. Чехи вот-вот рванут в бега…
Голубые береты исчезли из глаз в мгновение ока, скрывшись за соседним холмом. Подполковник посетовал, что забыл спросить фамилию командира. Отложил в уголок памяти смуглое худощавое лицо молодого лейтенанта и решил, что найдет его, когда возьмут Бамут. Но разве мог он предугадать, что начатый штурм закончится отходом российских войск на старые позиции. И начатое наступление ничего не принесет российским войскам, кроме новых жертв.
Амира Бесланова через полторы недели отправили в Моздок, когда опасность для жизни миновала. Марина проводила его до вертолета. Шла рядом с носилками и держала за руку, уговаривая:
— Амир, ты там не скучай. Выздоравливай и возвращайся. Будет возможность, я прилечу в госпиталь. Не спеши, лечись по-хорошему.
Пока шла погрузка других раненых, она сидела на корточках рядом с ним. Погрузка заканчивалась и она наклонилась, чтобы поцеловать в щеку. Он неожиданно ухватил ее рукой за шею и поцеловал в губы. Степанова не рискнула оттолкнуть мужчину, но и не ответила. Хирург предупредил, что швы совсем слабые и любое напряжение может спровоцировать разрыв. Бесланов отпустил женщину и тихо сказал: