У каждого свой путь.Тетралогия
Шрифт:
Женщина заплакала, уткнувшись в шинель генерала, а он спросил:
— Мне с тобой съездить?
— Не надо. Я должна поговорить с Олегом сама…
Полковник сидел у окна в отдельной палате и прислушивался к тому, что делается за стеклом. Он ясно представлял идущих по аллее людей. Кое-где видневшийся из-под притоптанного снега асфальт. Голые деревья в инее и редких клочках снега на ветках. Торчащие пучки травы из-под не толстого снежного ковра. От окна веяло холодом, за окном было довольно морозно. Он оперся о подоконник рукой и встал. В палате полковник передвигался самостоятельно и уверенно, изучив и запомнив, где стоит стол, стул и кровать, находится умывальник. Так же его пальцы знали, где на стене имеется кнопка вызова медсестры.
Дверь отворилась и по ногам полковника пронеслась холодная волна. Он прислушался. Услышал вздох. Сердце заколотилось, как бешеное, но он подавил в себе это проявление чувств. Тихо сказал:
— Марина…
Она подошла и прижала его к себе:
— Здравствуй, Олег. Вот я и вернулась… Генерал рассказал мне. Он не имел права так поступать…
Он осторожно положил ладонь ей на губы. Чуть улыбнулся:
— Это ты не имела права лишать себя счастья. Я понимаю твои добрые намерения, но я и сам мог бы догадаться. Ведь я слышал о Силаеве. Марина, я благодарен за то, что ты вытянула меня к жизни. Генерал предложил мне работать у него, как и прежде. Я начал учиться жить в темноте. Ко мне дважды в день приходит человек, ослепший в Афганистане и учит чувствовать и слушать…
Полковник отпустил Степанову и уверенно подошел к окну. Сел на стул и обернулся забинтованным лицом к ней. Женщина почувствовала, как перехватило горло. С трудом проглотив возникший комок, она прошептала:
— Олег, а как же ты? Ведь ты любишь меня.
Он снова улыбнулся:
— Марина, я мужчина и никогда не смог бы простить себя, если бы сделал тебя несчастной. Бредин вовремя открыл мне глаза. Ты свободна. За меня не переживай. За доброту — спасибо.
Степанова решительно подошла к нему и прижала к себе:
— Я не хочу вот так расстаться. Я ведь люблю тебя, как родного брата люблю. И переживаю за тебя. Мне больно, что именно я стала причиной твоей сердечной боли.
Он вздохнул и обнял ее за талию:
— Вот так и считай меня братом. Приезжай, когда только захочешь увидеть. Я всегда буду рад тебе. Сообщи своему Силаеву, что ты свободна, как ветер!
Она поцеловала его в макушку:
— Пока не буду. Надо Ахмада поймать, а уж потом все остальное… — Марина неожиданно кое-что вспомнила и спросила Шергуна: — Олег, а генерал ничего не говорил тебе о съезде эмиссаров в Москве? Он должен пройти 20 февраля следующего года.
Полковник насторожился:
— Ничего. Ты откуда об этом узнала?
Степановой ничего не оставалось делать, как признаться в слабости и подробно рассказать Шергуну о драке с Николаем и атласном платочке с арабской вязью. В конце рассказа попросила:
— Прости меня за то, что не смогла убить его. Даже зная о твоих муках, не смогла…
Глава 8
Новый год Марина встречала дома. Генерал дал отпуск на две недели. 26 и 27 декабря были дни рождения у ее детей. Решили праздновать оба в один день. Саше исполнилось тринадцать лет, а Юле семь. Отпраздновав дни рождения и вне себя от радости, что приехала мама, они не хотели идти на новогодний праздник в школу. Марине пришлось уговаривать детей пойти.
За два дня, по вечерам, Марина с матерью сшили для Юлии красивое длинное платье со шлейфом и расшили его блестками и гарусом. К туфелькам на небольшом каблучке Марина аккуратно подклеила пышные банты из серебристой бумаги. На свитые в затейливую прическу волосы легла искусно сплетеная Сашей корона из проволоки с нанизанными серебряными бусинками.
Для Саши приготовили карнавальный костюм «Зорро». Для мальчика этот фильм был любимым, как когда-то и для Марины. Черный атласный плащ, расшитые по бокам золотым шнуром брюки и черная шелковая рубашка «с блеском». На боку висела шпага, собственноручно выструганная мальчиком из тонкой доски и покрытая серебрянкой. Витая рукоять из жести торчала из кожаных ножен. Перехваченные маской иссиня-черные волосы вились роскошными кольцами. Широкополая шляпа из обшитого черной материей соломенного сомбреро плотно держалась на голове.
Марина сходила на школьный карнавал вместе с детьми. Встретилась с постаревшими учителями. Поседевший и заметно сдавший директор школы Юрий Семенович весь вечер не отходил от бывшей ученицы. С интересом расспрашивал о Чечне и нынешней жизни. Вспоминал прошлые многочисленные проделки и рассказывал о хитростях ее детей. Оба, от всей души смеясь, поглядывали на хоровод вокруг разукрашенной елки. Саша так и не отошел от сестры. Они показались Марине самыми красивыми на новогоднем балу.
Иван Николаевич Ушаков обрадовался приезду дочери наверное больше всех. И не только потому, что давно не видел, просто перед праздниками работы было невпроворот, а участок у него стал заметно больше. Главный лесничий еще осенью разделил бесхозный лесоучасток, граничащий с кордоном, между тремя лесниками. Из-за низкой зарплаты люди не рвались поработать в лесу. Ушаков не мог поспеть всюду даже с помощью лошади и ждал дочь, как манну небесную. От районного начальства он уже получил директиву — «не допустить вырубки молодой поросли елей к празднику». С приездом Марины в деревне многие приуныли. Селяне помнили, на что была способна лесничиха и ничуть не сомневались в том, что навыки она сохранила.
Не успела Марина приехать, как тут же пришлось помогать отцу. Днями моталась вместе с Иваном Николаевичем по лесу, стараясь спасти елочки от вырубки. Кое-кто из деревенских, с ее приездом, решил не рисковать. Уже к вечеру в дом лесника заглянуло около двух десятков сельчан, с просьбами выписать елку. Ушаков не отказывал и даже предложил сам нарубить зеленых красавиц и привезти в деревню. Все равно требовалось кое-где разрядить зеленую поросль. Пообещал привезти красивых и пушистых елей. Это устроило народ куда больше.
И все же нашлись такие, кому запреты лесника и появление его воинственной дочери, оказались «не указом». Платить десять рублей они не захотели. Не смотря на мороз, Степанова с отцом мотались по лесу с 27 и до вечера 31 декабря. На широких, охотничьих, лыжах обходили участок. За пять дней поймали полтора десятка браконьеров, «наградив» мужиков перед праздниками крупными штрафами. На все попытки «договориться», отец и дочь отвечали отказом.
Тридцатого декабря дети нарядили елку в доме Ушаковых. В новогоднюю ночь Елена Константиновна на пару минут отвлекла детей, а дочь разместила под наряженной зеленой красавицей подарки для всех домашних, привезенные ею с Москвы и до поры до времени спрятанные в шкафу. Сколько было радости и веселья! Обе женщины наготовили всякой всячины, а Марина даже испекла торт.
Засиделись за столом до пяти утра. Смотрели телевизор, разговаривали. Дети уничтожали сладкие подарки. Уставшая Юля заснула за столом. К удивлению Марины, сын осторожно подхватил девочку на руки и унес в спальню, что-то шепча на ухо завозившейся сестренке. Вернулся к столу и вполголоса, словно взрослый, сказал:
— Умаялась! Спит. Я с нее туфли снял…
Все эти дни Иван Николаевич и Елена Константиновна старались не расспрашивать дочь о войне. Но второго января этот разговор начал Саша. Ушаковы только пообедали. Мальчик вылез из-за стола и присел рядом с матерью на диван: