У кромки прибоя
Шрифт:
— А вы совсем не юная и впечатлительная, — с нажимом произнес Томас. — И ради Бога, уберите со своего лица это выражение раненого кролика, — с отвращением сказал он, огибая стол и садясь на него прямо перед Мэри. — Возможно, я недобр, Мэри, но, должен вам заметить, ни разу в жизни не поднял руку на женщину. И не собираюсь начать с вас. Пусть даже вы и говорите наивозмутительнейшие вещи. Нину я оставил здесь потому, что ей больше некуда деться. Ее мать умерла. — Это была простая констатация факта, ничего не говорившая о чувствах, вызванных потерей. — Вряд ли я мог бы взять ее с собой в поездки!
Мэри понимала разумность такого решения; понимала она и то, что Нине повезло в этой жизни намного больше, чем ей. Ее собственная мать умерла сразу же после родов, а кто был ее родителем, она даже не знала. Нина же явно обожала своего отца, несмотря на его частые и долгие отлучки.
— Простите. Я вовсе не хотела упрекнуть…
— Нет, хотели! — без раздражения бросил он. — И я, возможно, заслужил это. — Протянув руку, Томас коснулся подбородка Мэри и ласково приподнял ее лицо, так что у нее не оставалось иного выхода, кроме как смотреть ему прямо в глаза. Он больше не казался рассерженным, его губы изогнулись в легкой улыбке. — Вы справитесь, Мэри Райс, — хрипловато сказал он. — Вы любите мою дочь, а это единственная рекомендация, которая мне требуется.
Мэри едва могла дышать, не говоря уж о том, чтобы двигаться, во всей полноте ощущая, как близко они находятся друг от друга. Она провела языком по губам и покраснела, заметив, что Томас проследил взглядом это движение. Она внутренне собралась, а затем молниеносно отпрянула от него, одновременно набирая в легкие побольше воздуху. Что же такое с ней произошло? Да, она не была излишне юной и впечатлительной. Так почему же, будучи увлечена Генри, так ощущала притягательную силу этого человека?
— Могу я теперь идти? — резко спросила она, мечтая о том, чтобы он отодвинулся и позволил ей вздохнуть!
К счастью, Томас так и поступил, отойдя за стол, однако не сел в кресло, а остался стоять, разглядывая её из-под полуопущенных ресниц.
— Нет, — наконец с нажимом произнес он. — Мы еще не обсудили несчастный случай с Ниной.
Как она могла забыть? Ведь в основном из-за этого ее и позвали сюда! А всему виной Томас Тэлфорд — из-за частых смен его настроения и тем разговора трудно было придерживаться определенной линии поведения. Сейчас Мэри испытывала полное изнеможение, поскольку во время разговора постоянно была настороже.
И обсуждение несчастного случая с Ниной не стало исключением. Она не могла толком объяснить, как все произошло: только что девочка сидела в седле, а в следующий момент уже лежала на земле. Сама Мэри чуть ли не впервые ехала верхом, просто удерживаться в седле было для нее величайшим достижением! Она сидела на спине спокойного животного, предоставив лошади делать все остальное. У девушки просто не было достаточного опыта, чтобы так или иначе предотвратить несчастье.
Хотя это само по себе могло быть для Томаса Тэлфорда доводом не в ее пользу!
— Умение ездить верхом не обсуждалось на предварительном собеседовании, — попыталась оправдаться она. — Но Нина любит это занятие, и, поскольку я не могла отпустить ее одну…
— Вынуждены были сопровождать ее, — предположил Томас. В его глазах неожиданно засветилось расположение, и усмешка тронула четко очерченные губы. — А раньше вам часто приходилось ездить верхом, Мэри? — невинно спросил он, приподняв брови.
Слишком невинно. Проклятье, он опять смеется над ней!
— В приюте, куда меня поместили, для этого было мало поводов, — резко ответила она.
А после случая с Ниной Мэри не была уверена в том, что когда-нибудь вообще сядет на лошадь. Девочка, казалось, родилась в седле, и все же лошадь сбросила ее.
— Значит, вы понимали это буквально, когда говорили о сиротке Мэри? — спросил Томас.
— Да. — Мэри вновь насторожилась, не зная, куда заведет их этот разговор.
Выдерживая паузу, Томас уселся в кресло и со смягчившимся лицом взглянул на нее через стол.
— В таком случае я бы не воспринимал семейство Тэлфорд как типичных представителей вида, — сухо заметил он. — До того как умер мой отец, а это случилось шесть лет назад, оно еще сохраняло остатки нормальности, но с тех пор неотвратимо сползало к анархии, — будничным тоном констатировал Томас. — Сейчас это просто группа людей, делящих кров, но с трудом выносящих даже вид друг друга.
— Неужели? — выдохнула Мэри, встревоженная обрисованным трагическим положением вещей. Но разве сама она этим вечером за обедом не наблюдала подобных отношений, лишь слегка прикрытых налетом цивилизованности? И в то же время ей казалось, что причиной всему был Томас. Мэри не могла припомнить, чтобы такое напряжение царило за столом прежде.
— Именно так, — иронично подтвердил Томас. — И, поскольку никто, похоже, не познакомил вас с историей семьи, думаю, это следует сделать мне.
Мэри не была уверена, что жаждет этого, испытывая неловкость уже от того малого, что успела узнать.
— То, что вы собираетесь рассказать, как-то касается Нины? — нахмурившись, спросила Мэри.
Лицо Томаса напряглось.
— До злосчастного уик-энда я бы сказал «нет». Но теперь я уже не так в этом уверен… — Он помрачнел, но быстро справился со своим настроением и улыбнулся: — Да не смотрите вы на меня так испуганно, — успокоил он Мэри, заметив ее тревогу. — Насколько мне известно, в нашей семье не было маньяков и серийных убийц. По крайней мере, тех, о которых позволила бы говорить вслух Джулия! Внешние приличия так много значат для моей дорогой мачехи!.. Впрочем, она не всегда была такой щепетильной, — поправился Томас, и глаза его снова стали холодными и злыми.
— Мачеха… — Значит, Джулия — его мачеха!
Наконец-то его прошлые высказывания обрели полную ясность. И мне придется пересмотреть кое-какие свои представления об этом семействе, решила Мэри. Итак, Томас и Генри — сводные братья. Вот чем объясняется разительный контраст их внешности и характеров. Это объясняет также и отсутствие искренней привязанности между Томасом и Джулией. Хотя Томас был совсем маленьким, когда его отец женился во второй раз…
Томас с интересом наблюдал за ней.