У кромки прибоя
Шрифт:
— С арифметикой у вас все в порядке. Мне едва исполнилось два года, когда умерла моя мать. И Джулия, в то время секретарша отца, подставила ему плечо, чтобы помочь перенести утрату. Она так в этом преуспела, что Генри родился ровно через шесть месяцев после их сыгранной впопыхах свадьбы! — В его словах звучало презрение. — Я осуждаю не их мораль, Мэри, — объяснил он, заметив, что девушка нахмурилась, — а лишь то, с какой поспешностью был снят траур по моей матери.
Мэри хмурилась не потому, что он выносил приговор нравственности своего отца и Джулии. В наши дни, когда столько детей рождаются у людей, чьи отношения не узаконены на клочке бумаги, это не имеет никакого значения. Просто она не считала поспешность, с которой его отец вторично женился после смерти первой супруги, достойной осуждения.
— Это вовсе не означает, что ваш отец не горевал, — мягко возразила она Томасу. — Иногда, когда очень сильно кого-то любишь, его потеря означает потерю части себя самого, и полюбить другого — единственный способ восстановить утраченную цельность.
Томас, слегка откинув голову, пристально смотрел на Мэри, словно удивляясь ее проницательности.
— Вы очень мудры для столь юного возраста, Мэри. И поверьте, я не иронизирую, — быстро добавил он. — Мой отец сказал что-то в этом роде, когда я вырос настолько, чтобы задать ему вопрос на эту тему. К сожалению, — мрачно продолжил Томас, — к тому времени он понял, какую чудовищную ошибку совершил, доверившись Джулии!
Такое часто случается, подумала Мэри, когда ищешь замену утраченной любви, но в данном случае они произвели на свет ребенка. И брак продолжал существовать. Хотя, судя по горечи, звучавшей в голосе. Томаса, супружество их не было счастливым.
Значит, Томас вырос с мачехой, которую не любил, и братом, которого презирал…
Мэри годами грезила о том, что было бы, не умри ее мать сразу после родов, и страстно хотела иметь собственную семью. Но если семейство Тэлфорд — характерный пример…
— Я предупреждал вас, чтобы вы не считали нас типичной семьей, — напомнил ей Томас, в который раз словно прочитав ее мысли. — Вы по-прежнему хотите работать с Ниной?
— Более чем прежде, — без колебаний ответила она. — И я очень сожалею о несчастном случае. Одно мгновение она была в седле, а уже в следующее оба оказались на земле и Нина плакала. — Мэри с ужасающей отчетливостью вспомнила ужасный миг, когда поняла, что девочка нешуточно поранилась.
— Оба? — Томас казался озадаченным.
— Нина и седло, — кивнула Мэри. — Разве она не говорила вам, что слетела вместе с ним?
— Нет, — проскрежетал он. — И кто же седлал для нее лошадь?
— Уолтер, я полагаю… — медленно проговорила Мэри, поняв по потемневшему лицу Томаса, что эта информация не сулит ничего хорошего управляющему конюшней Тэлфордов.
Нина очень любила этого пожилого неразговорчивого человека, и ей всегда удавалось вызвать улыбку на его обветренном морщинистом лице. Может быть, именно поэтому она и не сказала отцу, что упала вместе с седлом… О, милая малышка!
— Ремешок, который проходит под брюхом лошади, расстегнулся. Я уверена, Уолтер здесь совершенно ни при чем, — постаралась Мэри исправить свой промах.
Томас перевел дыхание и на мгновение стиснул зубы.
— Может быть, — задумчиво пробормотал он, но по выражению его лица стало ясно, что он намерен это выяснить до конца.
Мэри осмотрелась в поисках чего-нибудь, что могло бы отвлечь его внимание. И тут ее взгляд остановился на шахматной доске, лежавшей на журнальном столике в углу.
— Я и не знала, что Нина умеет играть в шахматы. — Она имела в виду предложение Томаса сразиться с дочерью. — Она ведь еще слишком мала, чтобы постичь сложности этой игры.
— Нина попросила меня научить ее, когда ей было пять лет. — Томас явно гордился достижениями дочери. — И она неплохо справляется. Впрочем, победить меня ей пока ни разу не удалось!
— Пока, — озорно уточнила Мэри. — Я отлично знаю, какой настойчивой порой бывает Нина.
Он мягко хохотнул:
— Эту черту она унаследовала от отца, вы не находите?
Теперь была очередь Мэри ответить ему невинным взглядом.
— Вряд ли я могу судить об этом, — вкрадчиво произнесла она. В ее глазах светилось веселье, а губы слегка изогнулись от сдерживаемой улыбки.
Теперь Томас рассмеялся по-настоящему.
— Держу пари, что это так! Вы… — Он раздраженно дернулся, когда дверь кабинета, расположенная за спиной Мэри, открылась. — А тебе что здесь нужно? — рявкнул Томас через плечо Мэри незваному пришельцу. — И разве не принято стучать, прежде чем входить в комнату?
Вошедшего — а им оказался Генри — эта тирада ничуть не смутила. Более того, он укоризненно смотрел на Мэри, которая почувствовала себя виноватой за смех, что, должно быть, он слышал, подходя к кабинету. Но она тут же отругала себя: Томас был ее работодателем, а Генри — человеком, помолвленным с другой женщиной!
— Я сейчас проходил мимо комнаты Нины, — неодобрительным тоном сообщил Генри, — и она сказала, что боль в колене мешает ей уснуть. Я дал ей одну из таблеток, которые оставил врач, но у меня такое чувство, что она просто хочет, чтобы с ней кто-нибудь посидел.
Мэри поспешно встала, но, услышав последнее замечание Генри, заколебалась и неуверенно посмотрела на Томаса.
— Я поднимусь к ней, — решительно сказал тот. — В любом случае, наша беседа, похоже, уже подошла к концу. — Он настороженно взглянул на брата.
Генри остался совершенно невозмутимым. От плохого настроения, владевшего им минуту назад, не осталось и следа.
— Что я могу поделать, если твоя дочь тебя любит? — пожал он плечами.
Очевидно, Генри лишь недавно встал из-за обеденного стола. Его волосы казались еще светлее по сравнению с темной тканью вечернего пиджака, который он не успел снять.