У моря
Шрифт:
– Давай сейчас не будем, потом. Сколько раз тебе об одном и том же говорить, не время сейчас,- судя по голосу Дзаблаева, то ли оказалась не до такой степени "пропита", то ли просто крепка на водку, но говорила она в отличие от Антоновой вполне внятно будто и не пила.
– Эээх, что-то жарко стало. Айда девки по новой купаться, а потом вторую начнём, - у Антоновой видимо открылось "второе дыхание".
– Да стой ты, хватит, наверное, и одной,- голос Дзаблаевой потонул в общем смехе, но вскоре послышался вновь.- Да вы что совсем окосели, голыми прямо пойдёте?
– А чего стеснятси-то, кто хочет пускай смотрит, не жалко, за погляд денег не берём, да и купальники эти... ну их, мокрые...- опять под аккомпанемент смешков соседок отвечала
Зоя Степановна не удержалась, приподнялась на цыпочки, глянула поверх кустов и узрела смутно белевшие силуэты нагих женщин бегущих к воде. Сзади всех, сжавшись и поминутно оглядываясь по сторонам, семенила длинная, широкая и плоская одновременно Дзаблаева.
– Вальк, ты эт, чего там жмёшься как целка? Тебе что мужик твой на даче не разрешает голой загорать? Ха-ха... Говорила тебе, чёрные они такие. То ли дело я, "положила" на своего. Ты-то небось дома по одной половице ходишь, - уже из воды, с пьяным куражом подначивала Антонова.
– Ты чего разоралась-то... потише не можешь?- всё ещё не решаясь зайти в воду, Дзаблаева не громко, но с угрозой в голосе пыталась приструнить говорившую лишнее знакомую.
Зоя Степановна почти бегом пошла к корпусу. Лишь попав в свой номер, она отдышалась, и немного успокоилась
– Это ты мам?- спросонья спросил Олег.
– Я Олежка, спи сынок.
Убедившись, что сын вновь заснул, она сняла халат и крепко растёрлась полотенцем, на всякий случай, хотя ей уже и не было холодно. И когда, надев ночную рубашку, она забралась под одеяло, ей стало необыкновенно тепло и приятно, но сон не шёл. Вскоре со стороны пляжа послышалась разухабистая песня:
Тыж мене пидманула
Тыж мене пидвела
................................
Спать совсем расхотелось. Зоя Степановна встала, вышла на балкон, прислушалась. Завершив одну песню на пляже тут же запели другую, сменив весёлый украинский репертуар на лирический волжский:
Парней так много холостых
На улицах Саратова
...............................................
Был уже час ночи и, видимо, "уговорившие" и вторую бутылку купальщицы орали во всю глотку. Антонова, это был её визгливый фальцет, затянула, было, похабные частушки:
И дать хотца
И не дать хотца
...........................
Но этих слов, похоже, никто из её собутыльниц не знал, и Антонова, покричав в одиночку, умолкла. Зое Степановне вдруг стало интересно, как реагировали на всё происходящие молодые парни, что сидели в киоске. Вышли и разделили гулянку, или, скорее всего, так как горланили только женщины, сидели в полной темноте, не решаясь выбраться из своего убежища, выжидая, когда же, наконец, эти пьяные бабы закончат свой ночной пикник-концерт и уйдут, стесняясь, или даже боясь идти мимо них. Песнопения продолжались около получаса и уходили они с пляжа тоже с песнями, почему-то с солдатскими. "Не плачь девчонка" смолкла только у самого корпуса.
Зоя Степановна лежала с открытыми глазами и, наверное, впервые за всё время отдыха не ощущала льющейся с балкона свежести. В ней закипала самая настоящая лютая ненависть, что изредка посещала её. Она, как, наверное, и большинство людей в подобные моменты жизни винила Всевышнего: "О Господи... гадины, гадины... О Господи, почему, как ты это допускаешь? Неужели дьявол настолько сильнее тебя? Они же ничтожества, ведь эта Антонова по молодости, наверное, была самой низкопробной блядью",- матерные, никогда не произносимые ею вслух слова-мысли проносились в сознании.- "Но почему, Господи, почему они не мучаются, а мучаюсь я, такие как я, почему у этих гадин есть всё, дачи, машины, почему они успели проехать все курорты, почему у них блат в РОНО, льготные путёвки... Почему эта неграмотная Дзаблаева директор школы, почему они учат детей, почему они позаканчивали институты, тупые, неграмотные сучки, а кто-то мечтавший об образовании и достойный его не смог выучиться?... О Господи, почему такая несправедливость, почему
Под утро Зоя Степановна забылась тяжёлым сном.
12
– Мам, мам ты спишь? Ты чего сегодня загорать не ходила? Смотри уже восьмой час.
Зоя Степановна пробуждалась с трудом. Олег уже встал и с удивлением взирал на свою сверхпунктуальную мать, впервые здесь проспавшую больше него. Так же впервые Зоя Степановна проснулась не бодрой, а чувствовала себя примерно как одеревеневшая челюсть после продолжительной зубной боли. Олег не мог сообразить, что так могло подействовать на мать - такой он её видел разве что после крупных размолвок с отцом. Отойти, заглушить отголоски ночных переживаний-раздумий помогла необходимость определённых действий. К завтраку Зоя Степановна не могла позволить себе выйти распустёхой и приложила максимум усилий, прибегла к ряду косметических ухищрений, чтобы выглядеть как всегда.
Она старалась не думать о перипетиях прошедшей ночи, но они напомнили о себе в довольно "экстравагантной" форме: сходить в женский туалет на их этаже оказалось невозможно. Часто ли так называемому гомо-советикус приходилось видеть загаженные общественные туалеты? Пожалуй это весьма обычное явление, если иметь в виду мужские туалеты. Но то, что увидела Зоя Степанона, во что превращён женский туалет, регулярно убираемый и с вечера относительно чистый... Ей такого видеть ещё не приходилось, хоть и пожила и помоталась. Как, что и откуда выделялось из организмов тех варваров... Впрочем, она сразу догадалась, кто были те варвары, вернее варварши, которые заблевали, опоносили все подступы к унитазам, стенки кабинок, эти опившиеся и обожравшиеся купальщицы-песенницы. Зоя Степановна, зажмурив глаза и зажав нос, в панике бежала от туалета, ведь вот-вот должна прийти горничная. Как она это будет убирать, что подумает об учителях (ведь на этаже заселены только учителя), в том числе и о ней?... В туалет пришлось идти на другой этаж.
На завтрак Дзаблаева явилась с кирпично-красной мученической физиономией. Она тоже не выспалась, и ей было стыдно перед соседкой.
– Вы были абсолютно правы вчера... не надо было нам, - она виновато покосилась на явно недовольную старшую дочь. По всей видимости, её девчонки были в курсе всего и наверняка видели, как и все жившие на этаже состояние туалета. Дзаблаева, не поднимая глаз, ела мало, много пила и всё время болезненно морщилась, видимо, у неё основательно барахлил весь организм...
Поезд отходил в пять вечера. До этого времени Зоя Степановна намеревалась успеть сделать все дела: потратить ненужные в Москве оставшиеся карбованцы, сдать номер, ещё раз успеть сходить на пляж, окунуться последний раз в море, проститься с предметом своего давнего заочного, а теперь уже очного обожания. До обеда они с Олегом ходили в магазин, укладывали, увязывали вещи, купались, бросали в море монетки. После обеда сразу сдали номер и, нагруженные вещами, двинулись на вокзал. За всё это время, заполненное деятельностью, меланхолия не посещала Зою Степановну. И только когда они дотащились до вокзала (в это время суток общественный транспорт в городе фактически не ходил), до предполагаемого места остановки их вагона, ночные думы вновь стали протискиваться среди прочих на первый план. Дзаблаева со своим семейством имела билеты в другой вагон, далеко от них, а вот деды с внучкой ехали в том же. Зоя Степановна увидела их чинно сидящих на единственной в той части перрона скамейке - они пришли раньше всех. Внучке это спокойное сидение давалось с трудом, она хотела подвигаться побегать, но тихие увещевания бабушки удерживали её на месте.