У развалин
Шрифт:
Однако ея отчаянный, предсмертный крикъ былъ услышанъ. Тихимъ, но зловщимъ эхомъ повторился онъ у развалинъ, у открытаго окна, гд стоялъ Бобрищевъ, собираясь
Онъ бросился въ домъ, сзывая людей, полный ужаса и отчаянія. Дмитрій Валерьянычъ, шатаясь, вышелъ изъ кабинета. Кинулись въ спальню, въ уборную — Сони нигд не было…
— Къ рк! къ рк! — озаренный страшной внезапной мыслью, кричалъ Бобрищевъ, — скорй… за мной!..
Только къ полдню удалось найти ея тло…
Она лежитъ неподвижная, холодная, влажная. По ней скользятъ и трепещутъ прощальные, безучастные лучи солнца. Дверь въ залу отворяется и твердой, спшной поступью, сдой, всклоченный, растерянный и страшный — входитъ Дмитрій Валерьянычъ. Онъ увидлъ
— Ну, Соня, пора!.. все ужъ готово… вс вещи уложены… демъ!.. — говоритъ онъ и теребитъ ее за руку. — Да проснись же — говорю: пора, лошади поданы… демъ… Что же она спитъ?.. Саша! гд ты, Саша!
Бобрищевъ появляется у дверей. Онъ едва держится на ногахъ.
Дядя подходитъ къ нему и шепчетъ ему на ухо:
— Она спитъ… а хать пора… какъ тутъ быть? пойди, разбуди ее… можетъ быть, она тебя послушается… вдь она тебя любитъ — сама сказала… а я теперь засну, усталъ съ этой уборкой, обо всемъ-то подумать надо… спать какъ хочется!
Онъ звнулъ, потянулся и, безучастно взглянувъ на Соню, пошелъ изъ залы. Бобрищевъ упалъ передъ тломъ Сони и вдругъ зарыдалъ громко, неудержимо. Это рыданіе было его спасеніемъ, возвратомъ къ жизни.
1917