У рифа Армагеддон
Шрифт:
Однако дворяне пользовались значительно большей защитой даже в Чарисе. Что, как сказал бы Грей-Харбор (если бы он вообще потрудился задуматься над этим вопросом), было так, как и должно быть. В случае с дворянином такого положения, как Калвин Армак, даже корона должна была двигаться осторожно. Уэйв-Тандер не мог законно инициировать расследование того рода, которое он, очевидно, намеревался предложить, без прямого одобрения короля или его первого советника. На самом деле, было вполне возможно, если Грей-Харбор хотел быть приверженцем этого, что Уэйв-Тандер уже превысил свои законные полномочия в этом деле.
Какая-то часть графа испытывала искушение высказать это замечание,
– Знаю, ты бы не сказал мне, если бы не был вынужден, Бинжэймин, - вздохнул Грей-Харбор через минуту.
– И я знаю, что это чертовски неловко. Думаю, что вся эта идея абсурдна и более чем оскорбительна, но я знаю, откуда взялось первоначальное обвинение. Лично я думаю, что этот так называемый сейджин перегнул палку, и с нетерпением жду, когда он попытается объяснить его величеству, почему он счел нужным ложно поставить под сомнение честь члена собственной семьи его величества. Но я понимаю, что тебе нужно мое разрешение, прежде чем ты сможешь продолжить. Итак, расскажи мне, что вы подозреваете и как вы намерены доказать или опровергнуть свои подозрения. Если, конечно, - он тонко улыбнулся, - сейджин Мерлин не сочтет нужным обвинить и меня в измене.
– Конечно, он этого не сделал, - хрипло сказал Уэйв-Тандер, затем посмотрел в свой стакан с виски. Мгновение или два он рассматривал прозрачные янтарные глубины, затем сделал глоток и снова посмотрел на хозяина.
– Очень хорошо, Рейджис, - сказал он.
– Вот что у нас есть на данный момент. Первое...
* * *
Прогремел гром, громкий и резкий, раскатившись по небу, и Рейджис Йованс, граф Грей-Харбор, стоял, глядя в открытое окно на безукоризненный сад своего особняка. Ветер трепал ветви и цветущий кустарник, трепал темные, блестящие листья, чтобы показать их более светлую нижнюю поверхность; воздух, казалось, покалывал его кожу; и он почувствовал резкий, характерный запах молнии.
Недолго, - подумал он.
– Недолго осталось до того, как разразится буря.
Он поднял стакан с виски и выпил, чувствуя, как его горячее, медовое пламя обжигает горло, пока он вглядывался в темноту. Внезапно над белоснежной гаванью вспыхнула молния, пронзив облака, как плетеный хлыст Ракураи Лэнгхорна, на короткое время окрасив весь мир в багровый, ослепительный свет, и вслед за ней раздался новый раскат грома, громче, чем когда-либо.
Грей-Харбор наблюдал за ним еще несколько секунд, затем отвернулся и оглядел уютную, освещенную лампами гостиную, которую Уэйв-Тандер покинул чуть больше двух часов назад.
Граф вернулся к своему креслу, налил еще виски и сел. Его разум настойчиво повторял все, что сказал Уэйв-Тандер, и он закрыл глаза от боли.
Этого не может быть, - подумал он.
– Этого не может быть. Должно быть какое-то другое объяснение, какой-то другой ответ, что бы ни думали Сифармер и Бинжэймин.
Но он уже не был так уверен в этом, как раньше, и эта утраченная уверенность причиняла боль. Это было гораздо больнее, чем он предполагал, когда был так уверен, что этого никогда не случится.
Он снова открыл глаза и уставился в окно, ожидая первого грохочущего водопада надвигающейся бури.
Он
Нет. Он был готов отвергнуть эту возможность, потому что Калвин всегда был добрым и любящим мужем для его дочери Жинифир и любящим отцом для ее двоих детей. Потому что он занял место давно умершего сына Грей-Харбора, Чарлза.
Потому что граф Грей-Харбор любил своего зятя.
Но, - мрачно признался он себе, - если бы это был кто-то другой, он бы счел подозрения Уэйв-Тандера убедительными.
Не убедительными!
– сказал он себе, храбро собираясь с силами. Но потом его плечи снова поникли.
– Нет, не убедительными, но достаточно наводящими на размышления, чтобы их нужно было исследовать. Достаточно наводящими на размышления, чтобы они повлияли на то, как Хааралд относится к нему, на то, насколько Хааралд может ему доверять. Черт бы побрал этого так называемого сейджина!
Он мог бы без колебаний отмахнуться от всего этого, если бы не гибель следователей Сифармера в Хейрате и участие Калвина в предприятиях с известными интересами торговцев Эмерэлда. Как и многие аристократы, Калвин часто считал обязательными расходы, связанные с поддержанием внешнего вида, ожидаемого от человека его ранга, а его собственный вкус к дорогим охотничьим собакам, вивернам и ящерам, а также к случайным проигрышам с высокими ставками, предъявлял еще большие требования к его кошельку. Он был далеко не бедным человеком, но временами его финансовые трудности были неоспоримы, и хотя это едва ли было общеизвестно, Грей-Харбор знал об этом уже много лет. Но каким-то образом, всякий раз, когда казалось, что с деньгами становится немного туго, то или иное из его торговых предприятий всегда приносило успех. И слишком многие из них, как теперь знал граф, были связаны партнерством с людьми, чья истинная лояльность была, мягко говоря, сомнительной.
Но нет никаких доказательств того, что Калвин знает, что имеет дело с такими людьми, - подумал Грей-Харбор.
– Его обязанности в основном военные, и он далеко не так глубоко вовлечен, как мы с Бинжэймином, в повседневные усилия по выявлению агентов Нармана. Его никогда не инструктировали так тщательно, как меня. Насколько я знаю, у него никогда не было причин сомневаться в лояльности своих партнеров или задаваться вопросом, не использовали ли его некоторые из них без его ведома.
Граф размышлял над своим стаканом виски, когда снова прокатился гром. Бело-голубая вспышка молнии вспыхнула еще раз, вызвав жгучую ярость в пурпурных небесах, и он услышал, как первые капли дождя упали на шиферную крышу особняка.
Действительно ли возможно, что Калвин - его зять, двоюродный брат короля - был предателем? Мог ли он так долго дурачить всех подряд? Или все это все еще было ошибкой? Всего лишь вопрос косвенных улик, которые в конечном счете ничего не значили? Ничего, кроме видимости, превращенной во что-то подозрительное обвинениями сейджина Мерлина?
Граф осушил свой бокал и снова наполнил его. Он знал, что не должен этого делать. Знал, что он уже выпил достаточно, чтобы потерять рассудок. Но это помогало справиться с болью.