У Серебряного озера (На берегу Тенистого ручья)
Шрифт:
Дождя по-прежнему не было. Проходил день за днем, и каждый новый день был еще жарче, еще несносней, еще больше наполнен звуком, который издавала жующая саранча.
— Ох, Чарльз, — сказала как-то утром мама, — мне кажется, я этого больше не вынесу.
Мама выглядела больной, лицо у нее побледнело и осунулось, и, говоря это, она устало опустилась в качалку.
Папа ничего не ответил. Вот уже много дней он уходил из дома и возвращался с застывшим, суровым лицом. Он больше не пел и не насвистывал. Но хуже всего было то, что он не ответил маме. Он подошел к двери и стал глядеть на улицу.
Даже Кэрри притихла. Все чувствовали, что впереди жаркий день. Но теперь они услышали новый звук. Лора выбежала на улицу посмотреть, что происходит. Папа тоже был взволнован.
— Каролина! — сказал он. — Творится что-то странное. Иди-ка взгляни!
Во всю ширину двора шли кузнечики. Тесно прижатые друг к другу, они шли сплошной массой, так что казалось, это движется сама земля. Ни один кузнечик не прыгнул. Ни один не повернул головы. Так быстро, как только могли, все они двигались на запад.
Мама встала рядом с папой и тоже смотрела. А Мэри спросила:
— Папа, что это значит?
— Я не знаю, — ответил папа.
Он приложил ладонь к глазам и поглядел сначала на запад, потом на восток.
— Везде одно и то же, — сказал он, — насколько хватает взгляда. Вся земля ползет — ползет на запад.
Мама прошептала:
— Ах, если б они ушли!
Они стояли, наблюдая это удивительное зрелище. Одна только Кэрри взобралась на свой высокий стульчик и стучала по столу ложкой.
— Обожди минутку, Кэрри, — сказала мама. Она смотрела, не отрываясь, как мимо движется саранча, которой нет ни конца ни края.
— Хочу завтракать! — закричала Кэрри. Никто не двинулся с места. Казалось, она вот-вот заплачет.
— Сейчас, сейчас я дам тебе завтрак, — сказала мама и обернулась. Но тут же вскрикнула: — Силы небесные!
Саранча шла прямо по Кэрри. Она вливалась в комнату через восточное окно и по подоконнику, а затем по стене спускалась на пол. Она взбиралась по ножкам стола, скамеек и Кэрриного стульчика. Она шла под столом и по столу, под скамьями, и по скамьям, и по Кэрри — шла на запад.
— Закройте окно! — сказала мама.
Лора побежала прямо по саранче, чтобы закрыть окно. А папа обошел вокруг дома. Вернувшись, он сказал:
— Надо закрыть окна наверху. Они поднимаются по восточной стене дома сплошным потоком и, не обходя окно, идут прямо в него.
Вдоль стен и по всей крыше слышен был шелест миллионов цепких ножек. Казалось, дом наполнился кузнечиками. Мама и Лора собирали их метлой и выкидывали в западное окно. Ни один кузнечик не вошел через него обратно в дом, хотя вся западная стена была покрыта теми, которые поднялись по восточной стене, прошли по крыше и теперь спускались на землю, чтобы двигаться на запад вместе с остальными.
Саранча шла на запад весь день напролет. И весь следующий день. И на третий день, безостановочно.
И ни одна тварь не свернула с пути.
Они шли по дому. Шли по хлеву. Шли по Пеструшке, пока папа не запер ее в хлеву. Они входили в ручей и тонули в нем, те, что шли следом, продолжали входить в воду и тонуть, пока не завалили ручей, и тогда живые пошли по ним.
Весь день нещадно палило солнце и раскаляло дом. Весь день он был наполнен шуршанием ползущих вверх по стене, через крышу и снова вниз по стене кузнечиков. Весь день вдоль нижнего края закрытого окна видны были их головы с выпученными глазами и цепкие лапки: они пробовали взобраться по гладкому стеклу и срывались, а тысячи новых прибывали на их место.
Мама сидела бледная, с застывшим лицом. Папа почти не разговаривал, и глаза у него больше не блестели.
Настал четвертый день, а кузнечики все шли и шли. Солнце пекло еще сильнее, и его сияние сделалось нестерпимым.
Около полудня папа прибежал из хлева с криком:
— Каролина! Каролина! Иди взгляни! Они улетают!
Мэри и Лора подбежали к двери. Повсюду саранча расправляла крылья и поднималась с земли. В воздухе насекомых становилось все больше и больше, они поднимались все выше и выше, пока солнечный свет не начал тускнеть и не пропал совсем, как это было в тот день, когда они сюда прилетели.
Лора выбежала из дому и стала глядеть на солнце сквозь облако, состоявшее, казалось, из снежинок.
Облако мерцало, блестело и становилось все светлее, пока Лора провожала его взглядом. И оно не опускалось, а поднималось все выше. Оно миновало солнце и уходило дальше на запад, пока не скрылось из виду.
Ни в воздухе, ни на земле не осталось ни одного кузнечика, кроме тех немногих, что были покалечены и не могли летать. Но и они упорно ковыляли на запад.
Было так тихо, будто только что пронесся ураган.
Мама вернулась в дом и рухнула в качалку.
— О Господи! — сказала она. — Господи! — Она произнесла это так, словно говорила: «Благодарю Тебя!»
Лора и Мэри уселись на пороге. Теперь они могли тут сидеть, потому что саранчи больше не было.
— Как тихо! — сказала Мэри.
Папа прислонился к косяку и задумчиво сказал:
— Хотел бы я знать, как они все разом поняли, что пора уходить, и откуда им известно, в какой стороне запад и дом их предков.
Но никто не мог ему этого объяснить.
Огненное колесо
Жизнь опять потекла спокойно после того июльского дня, когда улетела саранча.
Прошел дождь, и объеденная догола бурая, изуродованная земля вновь покрылась травой. На ивах, на тополях и дикой сливе опять появились листья. Слива уже не могла дать плодов, потому что время цветения прошло, и пшеницу в этом году сеять было уже поздно. Но в пойме ручья бурно разрослась трава, которую можно было косить на сено. Не погиб картофель, и в ловушке не переводилась рыба.