У восточного порога России. Эскизы корейской политики начала XXI века
Шрифт:
Прежде чем двигаться вперед в создании архитектуры региональной безопасности, надо закрыть прошлое, но сводится ли это лишь к проблеме денуклеаризации? Исследователи в США сами признают, что корейская война носила международный характер и “стала своеобразным аналогом Третьей мировой войны” [39] , а потому подвести ее итоги можно лишь в комплексе. Частью этого процесса должна быть нормализация отношений между главными антагонистами – США и КНДР. Однако вряд ли этим (равно как и еще далеким урегулированием двусторонних проблем между КНДР и Японией) дело должно ограничиться. У шестисторонних переговоров есть и более широкие возможности: стать механизмом поддержания мира и безопасности в Северо-Восточной Азии (СВА).
39
Стьюк
Начало этому положено деятельностью Рабочей группы по механизму мира и безопасности в СВА под председательством России. Продуктивным оказалось ее заседание в августе 2007 г. в Москве, где были согласованы основные принципы. Очевидно, новая система должна быть основана на положениях Устава ООН, предусматривать уважение национального суверенитета и невмешательство во внутренние дела, способствовать формированию мер доверия и механизма консультаций (а это важно, отнюдь, не только для КНДР). По крайней мере, на период переговоров следовало бы отказаться от любых видов опасной военной деятельности в районе Корейского полуострова, включая проведение ракетных или ядерных испытаний, наращивание военно-технического потенциала (например, импорт нового наступательного вооружения, расширение военных учений или инициирование новых и т. д.).
Видимо, можно говорить о заинтересованности России, Китая и Республики Корея в том, чтобы шестисторонний механизм эволюционировал в региональную организацию безопасности и сотрудничества в СВА, которая заполнила бы вакуум в области многостороннего сотрудничества в этом регионе и помогла бы сгладить двусторонние противоречия. РК уже заявила о “намерении изучить возможности превращения шестисторонних переговоров в механизм диалога по безопасности в СВА”. Пока не вполне понятны подходы США и Японии, хотя госсекретарь К. Райс в июле 2004 г. говорила о полезности сохранения этой структуры в будущем для обсуждения вопросов гарантий безопасности. В США прозвучали мнения о том, “что это должен быть форум типа Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН) или Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ). Ключевая проблема состоит в том, как сохранить военные альянсы Вашингтона с обоими государствами (Японией и РК. – Прим, авт.), если северокорейская угроза, служившая главным оправданием для этих альянсов, исчезнет” [40] . КНДР, думается, хотела бы приспособить многосторонний механизм для решения только своих озабоченностей, что может быть не всегда конструктивно.
40
The Wall Street Journal. 10.07.2007.
Гипотетическая Организация сотрудничества и безопасности в СВА (ОСБ СВА) могла бы стать площадкой согласования режима поддержания безопасности в регионе, в том числе военно-политических вопросов. Южнокорейцы, в частности, указывают на возможность обсуждения нетрадиционных вызовов безопасности: терроризма, наркотрафика, угрозы инфекционных заболеваний и т. п. Конечно, мы отдаем себе отчет в том, что список региональных проблем, которые все страны согласились бы обсуждать в многостороннем формате, пока довольно короток. Однако “меню” проблем стоило бы свести воедино, используя шестисторонний механизм, имея при этом в виду, что обсуждение каждой из них возможно лишь при консенсусе. Начинать, наверное, стоит не с обсуждения проблем-раздражителей, по которым интересы сторон кардинальным образом расходятся, а с позитивных вопросов, нацеленных на развитие регионального сотрудничества.
Перспективна дискуссия по неполитическим корзинам, в первую очередь это касается экономики. Уже сегодня мы сталкиваемся с конфликтами интересов и отсутствием общепринятых правил игры, созданием замкнутых зон свободной торговли. Инфраструктурные проекты (например, организация транзитного железнодорожного сообщения по Транскорейской магистрали и Транссибу) нуждаются в наличии политических планов и механизма согласования интересов.
Тупик шестистороннего процесса [41]
41
С
В 2008 – начале 2009 г. продвижение по пути решения ядерной проблемы, перспективы улучшения отношений КНДР с США сопровождались ухудшением межкорейских отношений, нестабильностью внутри КНДР. В результате затягивания (со стороны консерваторов в США, Японии и РК) поиска компромисса с Пхеньяном (сначала из-за проблемы “полной и точной декларации ядерной деятельности” КНДР, во второй половине 2008 г. – из-за проблемы верификации) северокорейское руководство пришло к мысли о недопустимости сдачи ядерного козыря. В условиях оживления враждебных режиму сил (в РК, Японии и США), на фоне проблем обеспечения устойчивости руководства страной (из-за болезни лидера) влиятельные силы в Пхеньяне стали рассматривать в качестве единственной для себя гарантии неприкосновенности и сохранения своей власти поддержание статуса КНДР как ядерного государства. Похоже, что на нынешнем историческом этапе денуклеаризация, т. е. отказ КНДР от самопровозглашенного статуса страны, обладающей ядерным оружием (независимо от его фактического наличия и пригодности к использованию), недостижима при сохранении нынешних параметров дипломатического процесса.
Для обоснования этого вывода обратимся к истории. Ядерный фактор является центральным не только в обеспечении безопасности КНДР, но и в корейском урегулировании в целом. Ядерная проблема – продукт глубокого комплекса неполноценности и незащищенности КНДР. Эти ощущения после утраты поддержки СССР приняли параноидальные формы, хотя Ким Ир-сен стал задумываться о собственном ядерном оружии чуть ли не с 1950-х гг. (впрочем, до 1970-х гг. эти мечты носили более или менее умозрительный характер). Главная цель программы его создания – страховка от неожиданностей, сдерживание враждебных сил от попыток насильственной смены режима.
Вскоре, однако, выяснилось (возможно, довольно неожиданно для Пхеньяна), что ядерная карта – это мощное средство шантажа, дипломатический рычаг, который ставит КНДР в фокус мировой политики, заставляет с нею считаться. При этом Пхеньян может практически безнаказанно игнорировать мнение мировой общественности, так как еще в начале 1990-х гг. военное решение было признано неприемлемым из-за возможного ущерба, который северокорейцы могли нанести противникам; к тому же средства вроде санкций и давления в отношении тоталитарной и закрытой страны не работали, тем более в условиях, когда чрезмерное обострение ситуации не мог допустить Китай, поддерживаемый с середины 1990-х гг. Россией.
Ядерная карта в этой ситуации для пхеньянских политиков приобретала почти сакральное значение, не только сдерживая, но и обеспечивая заинтересованность партнеров (как противников, так и сторонников режима – Китая и России) в стабильности во избежание хаоса в де-факто ядерном государстве. При таком понимании КНДР будет держаться за ядерное оружие до последнего, во всяком случае, до того момента, пока не будет полностью уверена в отсутствии враждебных намерений со стороны своих противников и сможет обоснованно рассчитывать на получение действенной помощи развитию страны. Однако в скором будущем рассчитывать на это не приходится.
В представлении северокорейцев посягательства на самостоятельность отнюдь не сводятся только к силовым аспектам. Как не менее опасный вызов воспринимаются политическое и экономическое давление, подрывные действия, включая “мягкое” проникновение (этим объясняется столь жесткая реакция на засылку листовок из Южной Кореи неправительственными организациями). Опасность исходит не только со стороны Запада: растущую угрозу в Пхеньяне видят в китайском факторе.
А потому психология “осажденной крепости” в КНДР в обозримом будущем продолжит оставаться определяющей. Наверное, только это и дает шанс режиму сохранить власть, поэтому перспективе нормализации отношений с Западом он пока предпочитает напряженность. Таков сознательный выбор руководства КНДР, во всяком случае его консервативного большинства.