У Южного полюса
Шрифт:
передвинулся к востоку, волны больше не достигали нас. К вечеру
ветер улегся, в бухте больше не было видно льда, луна ярко
светила и барометр поднялся высоко. Учитывая все это, я решил
отправить на парусиновой лодке, выдерживавшей тяжесть двух
человек, Фоугнера и лапландца Савио. Они должны были
вернуться в лагерь и прислать нам на выручку товарищей. Во
всяком случае можно было надеяться, что хоть двое из нас таким
образом будут спасены. Они захватили с собой продовольствие
и снаряжение, и мы друг с другом распрощались. Берначчи
и я долго еще слышали удары весел, доносившиеся с маленькой
шлюпки, скользившей в лунном сиянии по спокойному морю.
Наконец, она исчезла за небольшим скалистым выступом, и мы,
оставшись наедине со своими мыслями, физически, и
нравственно измученные, залезли в спальные мешки.
Шум прибоя убаюкивал нас, и скоро мы погрузились в
подобие сна.
Внезапно я снова открыл глаза, еще не понимая почему.
Однако очень быстро причина стала ясна—меня разбудила
тишина.
Волны у берегов тоже как бы устали, выполнив свою работу.
Я выглянул. Бухта была набита льдом, точнее, своего рода
кашей из раскрошенного льда, не трогавшегося с места.
Я разбудил Берначчи. Он, так же как и я, скоро забыл о сне.
Мы думали о судьбе Фоугнера и Савио. Вероятно, маленькая
парусиновая лодка попала во льды, и оба ее пассажира
погибли.
От низкой температуры воздуха и воды лодка и люди,
возможно, быстро обледенели и затонули. На краю маленького
ледяного обрыва мы провели два дня, исполненные тревоги
и печали, в тщетных мысленных поисках какого-либо выхода.
Впереди лежал океан, за спиной высилась отвесная скала. Если
с нашими товарищами в парусиновой лодке что-нибудь
приключилось, то нам оставалось только терпеть и ждать. Зима была
на носу, бухта, по всей вероятности, вновь замерзнет; надо
поэтому терпеть и расходовать продовольствие крайне экономно!
Тем временем мы сосредоточили внимание на ледяной стене,
которая простиралась к северу от нашей галерейки и огибала,
по-видимому, один из отрогов крутой базальтовой стены. Чтобы
получить возможность заглянуть дальше, на следующий день
мы начали прорубать пешнями ступени во льду и медленно
подниматься по крутому откосу. После того как мы таким образом
продвинулись на несколько сот аршин, нашему взору внезапно
открылись две черные точки на северной вершине ледяной стены.
В бинокль мы разглядели, что это были Фоугнер и Савио,
которые на высоте 100 футов над уровнем моря крайне медленно
двигались по ледовой поверхности.
Заметив их, мы стали с удвоенной энергией вырубать во льду
ступени, чтобы быстрее приблизиться к ним. Эта тяжелая работа
подвигалась медленно. Однако с каждой ступенькой черные
точки на северной вершине становились все ближе. От нас
требовалась крайняя осмотрительность, чтобы не ступить
неосторожно и не сорваться в море.
Фоугнер и Савио были утомлены до предела и лишь с
большим трудом могли продолжать свой опасный путь по
направлению к нам.
Наконец после многочасового напряжения всех сил мы
встретились с товарищами, находившимися в состоянии полного
изнеможения. Отдохнув минуту, прислонившись к
скалистой стене все пустились в обратный путь к палатке, используя
ранее высеченные ступени. Скоро мы вчетвером сидели в
маленькой палатке на узком изолированном ледяном плато.
Лодка в действительности была настигнута льдами. В
последнюю минуту Фоугнер и Савио успели спастись, высадившись
на береговую полоску, вроде той, на которой мы едва не погибли
ночью, когда шторм отрезал нам путь к отступлению. Они
пролежали два дня под перевернутой парусиновой лодкой. Часть
провианта удалось спасти. К счастью, они обнаружили
поблизости тюленя, убили его и питались его мясом; жир
использовали как топливо для костра. Несмотря на это, жизнь их была
весьма незавидной.
О сне не могло быть и речи. Они то вползали, то выползали
из-под своей парусиновой лодки. Выползать наружу приходилось
каждый раз, когда небольшой костер, на котором сжигался
тюлений жир, начинал затухать. Утром с помощью пешни,
которой я предусмотрительно снабдил их, отправляя в дорогу,
они начинали выбивать ступени в южной ледяной стене с тем,
чтобы возвратиться к нам, взобравшись на крутой утес с
другой стороны. Они работали целый день, не осмеливаясь
прикоснуться к своему маленькому запасу продовольствия. К тому
времени, как стемнело, они не добрались даже до вершины
утеса, то есть не проделали даже трети пути до нашей палатки.
Фоугнеру и Савио пришлось спускаться по вырубленным
ступеням вниз, цепляясь опять за скалу в трудных местах, пока
они, голодные и измученные, не вернулись к своему потухшему
костру рядом с парусиновой лодкой.
«Вот приходит долгая ночь... вот приходит долгая ночь!»—