У Южного полюса
Шрифт:
лежала у созвездий Южного Креста и Кентавра, примерно в
десяти градусах к северу от Сириуса и в пяти градусах к северу
от Ориона. На следующий день дул опять сильный ветер с
востоко-юго-востока.
Как уже упоминалось в свое время, мы обнаружили следы
глубоководной фауны у самого берега южнополярного
континента. В истории экспедиции это составляло одну из
интереснейших страниц.
Как-то утром мы с Гансоном бродили по северо-западному
берегу нашего полуострова, присматриваясь к переменам,
происшедшим после предшествующих штормов. И внезапно оба,
как по уговору, »остановились: под нашими ногами лежали семь
изящных морских звезд.
Перед нами развернулась новая область исследований.
В научных кругах придерживались ранее того мнения, что у бе-
регов южно-полярного континента вообще не существует жизни.
Теперь же подтверждалось сообщение, которое я сделал на
Географическом конгрессе 1895 года.
Мы приступили к тщательному обследованию не только
побережья, но и морского дна у берега. Работа происходила не в
тепле; нашим насквозь закоченевшим рукам в перспективе
угрожал хороший ревматизм. Все это напоминало о тех днях, когда
мы занимались перевозкой снаряжения с судна на сушу, но зато
теперь мы всегда бывали вознаграждены, возвращаясь в лагерь
с богатым набором полипов, медуз и других беспозвоночных.
В дальнейшем мы сделали еще много открытий в этой области.
Праздником для всех был тот день, когда мы поймали рыбу.
И впрямь, у берега антарктического материка была богатая жизнь.
Первую рыбу поймал Гансон, который долгое время тщетно
пытался это сделать с помощью бечевы. Он безуспешно
применял все мыслимые приманки, пока я не посоветовал ему забросить
блесну (жестяную рыбу) с крючком. В результате у нас скоро
оказалось пять видов рыб длиною от 6 до 14 дюймов.
Окраска их была различной: от зеленой—до коричневой и
красновато-коричневой. У некоторых была широкая голова
и далеко отстоящие друг от друга жаберные щели; другие же
выделялись узкой и заостренной формой.
Я остановлюсь в дальнейшем более подробно на отдельных
видах и на их особенностях.
Открытие имело для нас не только научный интерес. Быть
может, рыба окажется съедобной и вкусной и обеспечит нас
столь желанной свежей пищей. Перспектива эта, после того как
мы так долго жили исключительно на консервах, была крайне
заманчивой. Мы заранее уже облизывались... А пока осторожно
погружали первые сверкающие рыбы как коллекционные образцы
в спирт и формалин.
После того как блесны у нас были изготовлены в достаточном
количестве и с их помощью наловлено много рыб—больше, чем
требовалось для коллекций,—в один прекрасный день мы решили
приготовить их для еды. Заботливо зажарили с дюжину рыб.
Все стояли вокруг, вдыхая приятный аромат свежего блюда.
Осторожности ради я предложил бросить жребий, кому первому
отведать рыбу.
Быть может, они ядовиты, и было бы неразумно всем
нам сразу подвергаться опасности хотя бы легкого отравления/
Стали бросать жребий, но аппетит уже так разыгрался, что
все одновременно начали пробовать ароматное блюдо. Слишком
уж соблазнителен был запах, слишком мы истосковались по
свежей пище!
Для ловли рыбы мы обычно использовали естественные
отверстия во льду, но иногда обращались также к продушинам—
отверстиям, которые проделывают тюлени для дыхания: обидно
было тратить время, чтобы пробить двухметровую толщу льда.
Однако в этих продушинах мы находили мало рыбы. Бесспорно,
рыба опасалась тюленей и уходила в сторону от подобного рода
мест.
Случалрсь по временам, что, когда мы сидели, дрожа от
холода и ожидая, пока клюнет (мысленно уносясь за многие тысячи
миль отсюда, в другое полушарие—между нами говоря, в
Норвегию), от грез внезапно пробуждали два больших глаза,
поднимавшихся из кристально-чистой глубины. Эти глаза
принадлежали тюленю, который неожиданно вылезал из лунки, почти
опрокидывая при этом нас. Собаки, дремавшие рядом,
приходили в ужас от внезапного вторжения и начинали громко лаять
и выть. Однако прежде чем они успевали прийти в себя и
наброситься на зверя, тюлень, устрашенный непривычным
зрелищем, исчезал с быстротой молнии.
Когда зима установилась по-настоящему, тюленям стало
трудно уберегать продушины от замерзания. Больше всего тюленей
мы видели в разводьях вблизи айсбергов, которые, как
упоминалось выше, продвигаясь, взламывали лед. Когда айсберг,
лежавший основанием своим на дне, приходил в движение, то
у его переднего острого края возникали большие полыньи;
ими пользовались тюлени, чтобы глотнуть воздух.
Животных привлекали также разводья, которые сами по
себе образовывались во льду. Пока лед был относительно тонок,
каждый тюлень пользовался для вдыхания воздуха отдельной,
«персональной» полыньей; когда же толща льда превышала шесть