У Южного полюса
Шрифт:
волны. Корона сформировалась у зенита как раз под Южным
Крестом. Хотя сияние было очень ярким, оно не изобиловало
красным цветом. Время от времени сияние становилось
исключительно резко очерченным, с исходящими от него
горизонтальными лучами, затем оно вновь расплывалось, как туман. Часть
небосвода закрыли слоистые облака. Температура воздуха была
—22°Ц.
3 июня около 10 часов вечера мы вновь были очарованы
великолепным видом полярного сияния. На этот раз оно было
прекраснее, чем когда-либо раньше.
Сперва на горизонте заблистали короткие языки пламени,
затем появились разнообразные краски и великолепные лучи
стали совершать волновые движения по направлению к зениту,
быстро и неожиданно меняя свой цвет. Лучи света сначала были
почти белыми, потом яркость их увеличилась, они становились
розовыми. Наибольшей интенсивности свет достигал у зенита.
Гигантские занавеси ослепительной яркости и меняющегося
цвета, казалось, колебались под легким ветром.
Внезапно земля озарилась потоками розового и красного
света. Лучи падали сверху так быстро, что за ними невозможно
было проследить глазом. Когда сияние закончилось, мы, сомкнув
веки, все еще продолжали его видеть, настолько ослепителен
был его свет.
Был момент, когда лучи собрались близ зенита и соединились
в виде кольца ярко-красного цвета. Кольцо это быстро и
волнообразно совершало круговое движение.
Господствовало полное безмолвие.
Чудесные краски горели всего один час, но зарницы света еще
долго мерцали на юге. На следующий день с востоко-юго-востока
на нас обрушился ураган. Термометр показывал —35°Ц.
Четвертого мы опять поднялись на мыс, где установили на
высоте 700 метров термограф. Нам хотелось знать температурный
режим не только на уровне моря, но и на упомянутой высоте.
14 июня я сам поднялся на вершину мыса Адэр, чтобы забрать
термограф. До этого господствовала полная тьма, зимние штормы
задували с такой силой, что некоторое время нельзя было
вытянуть и разгладить ленту с термографической кривой.
Все спали, когда в 6 часов утра 14 июня я поднялся: мне
показалось, что погода несколько улучшилась. Правда, можно
было с тем же успехом встать и в полночь, так как между днем
и ночью разницы не существовало. С огромным трудом
взбирался я по крутым утесам. Температура была очень низкой,
и, пока я поднимался, меня несколько раз стошнило. Добравшись
до инструмента, я уложил его в рюкзак и поспешил обратно
в лагерь: барометр стоял низко.
Едва лишь я дошел.до воронки нашего жилища, как Южный
полюс снова надул щеки. Минутой позже поднялся такой ветер
и повалил такой густой снег, что даже при помощи каната
невозможно было добраться от дому до метеорологической станции.
Ивенс и Берначчи попробовали несколько позже перейти
через это пространство. Они вернулись на четвереньках,
измотанные и полузамерзшие. У Берначчи кисть одной руки стала
белой и твердой, как кусок льда. Доктор думал сначала, что ему
придется ампутировать кисть, так как остерегался, чтобы после
оттаивания не начался антонов огонь. Но Берначчи умолял
пощадить его руку, и доктор решил не трогать ее при условии,
что Берначчи не будет заходить в дом.
Доктор стал проводить лечение под навесом в холодном
помещении между домиками. Он долго растирал отмороженную
кисть снегом и держал ее в ледяной воде. На тех частях руки,
которые не подвергались массажу, все вновь и вновь
образовывалась ледяная корка. Постепенно кровь стала обращаться
в жилах. Прошло, однако, еще много времени, пока Берначчи
смог владеть своей рукой.
Позже я и лапландец Савио также пытались достичь
метеорологической станции. Мы ползли на четвереньках. На груди
у нас была захлестнута веревка, за которую нас удерживали
из домика, чтобы ураган не унес во тьму меня и Савио.
Однако продвижение вперед оказалось делом совершенно
невозможным. Каждый раз, как я вытаскивал наружу
привязанный на груди ветровой фонарик, чтобы прочитать показания
термометра, огонь в нем гас: так велика была сила шторма.
В восемь часов вечера скорость ветра равнялась 85
английским милям в час, воздух, казалось, был заполнен в равной
степени снегом и мелкими камушками.
На протяжении ночи шторм усилился.
Домики дрожали под его натиском. Мы пришли к заключению,
что с северо-восточной стороны весь снег с дома сдуло, так как
камни, сорванные ураганом с мыса, стучали по крыше
непрерывным дождем.
Время от времени мы справлялись с барометром, но всегда
с одним и тем же результатом. Барометр падал, падал непрерывно,
и мы начинали всерьез считаться с той возможностью, что наш
лагерь внезапно превратится в воздушный корабль.
Вопреки незавидному положению, в нашей маленькой колонии
господствовало хорошее настроение. Возможно, что у некоторых
это носило характер «юмора висельников». Одни высказывали