Убегающий от любви (сборник)
Шрифт:
Наконец появилась Катька. Одна. Я закрыл глаза и притворился спящим. Я слышал, как она подошла ко мне, наклонилась и тихонько поцеловала в лоб — ощущение, словно села бабочка. Я старался дышать ровно и думал о том, что она могла делать в самолете. А что делаю я сам, когда не спится? Хожу по квартире и трогаю разные вещи, просто так беру и ставлю на место — книги, авторучки, фотографии в рамочках…
Катерина повозилась наверху и затихла. А может, и в самом деле завтра, после прыжка, поиграть с ней в Человека и Смерть? Человек, сплетающийся в любовной агонии с орущей от счастья Смертью, — в этом что-то есть…
И тут
— Ну, Зайчуган, ты задумал? — От нетерпения она теребила пальцами свои соски.
— Можно еще минуту?
— Не больше!
— Можно тебя спросить? Если ты Смерть, ты должна знать!
— Спрашивай.
— Куда попадают люди после смерти?
— Конечно, на небо! — уверенно ответила она.
— На небо попадают праведники. А грешники?
— И грешники тоже — на небо. Просто есть два неба, совершенно одинаковых… Но на одном живут праведники, поэтому оно стало раем. А на втором живут грешники, поэтому оно стало адом, или небом падших. Все очень просто.
— А куда мы с тобой попадем после смерти?
— Конечно, на небо падших. Мы будем с тобой, взявшись за руки, падать в вечном затяжном прыжке. Мы будем знать, что обязательно разобьемся, но никогда не долетим до земли… Ты задумал свою смерть?
— Погоди…
И я решился: лучше всего погибнуть из-за нераскрывшегося парашюта. Свободное падение, завершающееся ударом о землю, — в этом есть хоть какая-то логика.
— Задумал!
— Но только учти — перезадумывать нельзя!
— Я знаю.
Она внимательно и лукаво, словно ожидая подвоха, поглядела на меня, потом подняла глаза и долго смотрела в потолок, как школьница, пытающаяся у доски вспомнить невыученный урок. Наконец она победно улыбнулась:
— Ты хочешь, чтобы тебя застрелили… В машине!
— Нет.
— Нет? — Ее лицо сморщилось и подурнело, как это бывает у женщин в момент страшного разочарования.
— А вот и нет — я хочу разбиться в затяжном прыжке!
— Хорошо, пусть будет по-твоему!
Она заплакала.
— Не плачь! — попросил я и, пытаясь вытереть слезинки, коснулся ее щеки.
Щека оказалась твердой, плоской и занозистой. Я вскрикнул и проснулся. Наверное, я поранил палец о стену, об острый как бритва кусочек облупившейся краски. Но проснулся я не из-за этого. Проснулся я, потому что понял: она хочет меня убить! И тогда все встает на свои места. Ее дурацкая выходка со спасателями после, казалось бы, полной и необратимой покорности. Она добилась своего — Аристов и Оленька уехали, нет лишних свидетелей, которые могли догадаться о ее замысле и помешать. А Стиву она морочила голову исключительно для того, чтобы отвлечь мое внимание. Отвлечь от чего? От подготовки убийства.
Я сел в кровати.
А зачем ей меня убивать? Вопрос глупый. Из-за денег. Не из-за ревности же! А как она получит мои деньги? Да очень просто. На счету в «Лось-банке» легальная половина моего капитала. Но и почти все нелегальные операции я провожу через них. Катька об этих операциях знает. Конечно, не все знает. Но если к этому добавить то, что знает ее новый зайчуган, сопленыш Летуев, это уже совсем неплохо. Электронные хитрости позволяют снять деньги с любого счета. Надо лишь входить в узкий круг банковских работников, посвященных в эти хитрости. И чем позже хватится своих денежек хозяин, тем больше их можно увести по запутанным лабиринтам мировой банковской электронной сети. С каким бы удовольствием я хранил свои деньги во рту, как Буратино, но для этого нужно иметь пасть кашалота…
А если хозяин и вообще не хватится?
Я позвал — сначала тихо:
— Катя!
Потом еще раз — громче. Она не отвечала.
Я встал, заглянул на второй ярус и некоторое время стоял вровень с ее улыбчиво спящим лицом.
Хорошо. Она хочет меня убить. Но как? Стива, что ли, нанять? Нет. Но она очень хотела прыгнуть со мной в последний раз. Даже душещипательную историю про ледяного истуканчика рассказала. Стоп! Она очень хочет, чтобы я прыгнул вместе с ней! В последний раз…
Я тихонько вышел из казармы и направился к самолету. Луна и звезды ярко горели в небе и даже отражались на полированной поверхности «Сессны». Темный кукурузный лес тревожно затих. Но по неуловимой свежести в воздухе можно было определить, что скоро утро. Кроссовки мгновенно напитались росой.
Я осторожно, почти беззвучно открыл дверь самолета. Затеплил зажигалку и, пригибаясь, чтобы не задеть головой потолок, пошел в хвост. Парашюты лежали рядком — как тройня на столе в роддоме.
А зачем ей, собственно говоря, нанимать кого-нибудь? Она и сама это может прекрасно сделать. Вывести парашют из строя очень легко — достаточно лишь вынуть шпильку, стягивающую купол, — и вся недолга… Дергай кольцо, вопи от ужаса — бесполезно! Бесполезен и прибор принудительного раскрытия. Точно так же выводится из строя и запасной парашют. Но внешне при этом все выглядит абсолютно исправным. Чтобы убедиться в смертельной неисправности, надо раскрыть чехол, а значит, парашют придется переукладывать.
«Вот стерва! — восхищенно подумал я. — Неужели именно для этого она и научилась прыгать с парашютом? Неужели только для этого?!» Я с треском отодрал липучки от своего и Катькиного чехла и поменял таблички местами:
— Полетай!
И вдруг мне стало стыдно. Не может этого быть! Ну, лазила она ночью в самолет. Что с того? Я сам, когда только начинал, по сто раз перед прыжком парашют обглаживал. Ну, позвонила в банк. Надо же ей где-то работать. А может быть, она даже специально сделала так, чтобы я этот разговор услышал и передумал ее выгонять. Она же меня как облупленного изучила! Стоп. Но с другой стороны, если она не выдергивала шпильки, если ничего не затевает, если все это — плод моего паскудного воображения, то мы просто благополучно приземлимся — и я утащу ее подальше в кукурузу. А когда она попросит у меня носовой платок, со смехом расскажу о своих ночных кошмарах и подозрениях.
И мы посмеемся. На прощание. А может, и не на прощание…
Я пригладил липучки и пошел в казарму. Осторожно, стараясь не скрипеть, лег и тихо позвал:
— Кать!
Потом еще раз — погромче:
— Катерина!
— Что? — отозвалась она сонным голосом.
— Ты спишь?
— Сплю.
Отлично! Если бы притворялась, то ни за что бы не отозвалась.
В третий раз в тот же самый сон я, конечно, не вернулся.
20. Падение