Убежище, или Повесть иных времен
Шрифт:
расстаться с надеждой на выкуп, последовало столкновение не менее яростное (хотя и
не столь кровавое), чем то, при котором мне уже довелось присутствовать.
Ожесточение сторон делало спор неразрешимым, и наконец, дабы избежать
кровопролития, они согласились, что меня должно передать в руки их
военачальника Тайрона, или — как некоторые его называли — О'Нийла. Мольбы и
сопротивление были бы одинаково бессмысленны, и мне оставалось
радоваться, что они считают
со мною столь достойно.
Пока происходили описываемые события, некий слуга, особо посланный
леди Саутгемптон, чтобы сопутствовать и прислуживать мне, замешкавшись
на несколько минут, отстал от английского отряда, последовал за ним и
нагнал в самый момент нападения. Звуки выстрелов донеслись до него, прежде
чем он повстречался с дозорными, и, пришпорив коня, он помчался назад, в
деревню, нами недавно покинутую, чтобы там в безопасности дождаться
исхода событий. В деревне он узнал, что банда мятежников напала на нас из
засады, устроенной в окрестных горах, и, пока он колебался, не зная, что
предпринять, до него дошло известие, что я оказалась женщиной и что я в плену.
Пораженный мыслью, что здесь кроется некая важная тайна, на что
указывало и мое мужское платье, и предосторожности его госпожи, он поспешил
вернуться к ней со странными вестями. Великодушная, но робкая, леди
Саутгемптон, думая лишь о грозящей мне опасности, незамедлительно написала
Эссексу, кратко изложив все то, что ему было неизвестно, и горячо моля его
сделать все, что в его власти, дабы уберечь меня от оскорблений.
Но кто опишет чувства Эссекса, когда поразительное известие было им
получено? Под влиянием этого известия в душе его ожили все источники
нежности, до той поры заглохшие под ледяным покровом отчаяния и скорби. Знать,
что я жива, было бы безграничным счастьем, не окажись я столь
непостижимым образом отторгнута от него в самый миг своего чудесного воскрешения.
Такое злополучное стечение обстоятельств едва не лишило его рассудка,
превратив душевное волнение в нестерпимую муку. Быть может, это мое
последнее злоключение оказалось необходимым толчком, который оберег его разум
от разрушения в круге тягостных мыслей. Измученный неутолимой душевной
болью, утомленный заботами управления и бременем командования, получив
известие о том, что я жива и в плену, он увидел в своем высоком положении,
бывшем до той минуты тяжкой обузой, единственную возможность вновь
обрести сокровище, которое заключало в себе всю ценность и смысл его
будущей жизни.
Из знаний, обретенных за время военной кампании, Эссекс мог составить
себе точное представление о характере Тайрона и справедливо полагал, что
это человек, лишенный принципов и не склонный кому бы то ни было
подчиняться: в какой же трепет повергала его мысль, что судьба моя в руках Тай-
рона! В обстоятельствах столь опасных он всецело подчинился диктату своего
пылкого сердца и отрядил офицера высокого ранга к главе мятежников с
предупреждением, чтобы тот, во избежание кровопролития, остерегся
вызвать гнев англичан, и прежде всего самого лорда Эссекса, дурным
обращением с дамой, которая волею судьбы оказалась в его власти и за которую будет
внесен любой выкуп, назначенный захватившими ее людьми.
Следствием этого решительного и резкого послания стала едва ли не
большая опасность, чем та, которую оно стремилось предотвратить. К
сожалению, Тайрон мгновенно догадался, что он властен над счастьем
лорда-наместника, и, время от времени успокаивая его посулами достойного
обращения, про себя, несомненно, решил, что если и расстанется со мной, то на своих
условиях.
Лишь после весьма длительного обмена посланиями любопытство
побудило Тайрона посетить меня. Заметив внимание, привлекаемое моим мужским
платьем, я тотчас попросила достать мне другой наряд, более
приличествующий моему полу, и, так как щекотливое положение, в котором я оказалась,
требовало от меня крайне осторожного поведения, я сочла великой удачей то,
что оставалась не замеченной генералом Тайроном.
Многократное повторение его докучных визитов, последовавших за
первой встречей, изобилие предоставленных мне средств удобства и роскоши,
какие только можно было добыть в этой разоренной стране, так же как и
упорное молчание о том, как обстоят мои дела, и утомительно многословные
рассуждения о своих собственных делах — все это вскоре убедило меня, что ни
гордыня его, ни честолюбие, ни свирепость не уберегли сердце Тайрона от
той же могучей страсти, что давала силы жить его славному сопернику.
Мысль о том, что я нахожусь целиком в его власти, приводила меня в трепет.
Обо мне уже сложилось ошибочное представление как о наложнице Эссекса,
я не желала раскрыть своего имени и, даже объявив его, не avorta бы ничем
подтвердить своих прав на какое бы то ни было имя или титул - положение
мое поистине было ужасно. Мне была запрещена любая переписка с
англичанами, и лишь по тому, как бдительно меня стерегли, я догадывалась, что кто-
то заботится о моем освобождении.