Убежище
Шрифт:
Теперь Фаваронас и в самом деле почувствовал, как подступает головная боль. Частокол двусмысленных слов раскрывал свои секреты так медленно, что он понимал, что перевод цилиндров потребует недель непрерывного труда. Он не смог бы надолго сохранить их тайну в Кхуриносте.
А зачем вообще хранить их тайну? Он дрожащей рукой поднес к губам чашку с водой. Ответ был ужасающе ясен. Могущество. В его мозгу зарождалась пугающая теория: что под развалинами похоронены легендарные драконьи камни, что за столетья, прошедшие с того времени, как были похоронены драконьи камни, в долине выросла тайная колония. Колония, посвятившая себя обузданию
Был ли воплощен замысел? В истории не сохранилось записей о подъеме величественного города магии в Инас-Вакенти. Те несколько строк, что прочел Фаваронас, подсказывали, что колонисты умерли быстрее, чем могла быть закончена их работа. Кем они были, и почему они умерли? Тот факт, что их хроники были написаны на усеченном сильванестийском, придавало вес теории, что те были эльфами, но никакой Беседующий со Звездами не потерпел бы такого противозаконного предприятия. Может быть, это было финальным ответом на загадку Инас-Вакенти. Строители развалин были окружены и, возможно, перебиты по приказу Беседующего со Звездами.
О, как страстно он желал получить доступ к древним архивам Сильваноста. Какие тайны должны они содержать!
Он жалел, что ответил Глантону так, как должен был. Глантон был хорошим солдатом, но рамки этого открытия были вне его понимания. Он мог рассказать новости другим воинам, и он бы захотел передать Львице все, что они обнаружили. В Долине Молчания не было места мечам и солдатам. Ее следовало изолировать, со строго ограниченным доступом, и дозволить находиться внутри только мудрейшим из мудрецов и магов.
Конечно же, Фаваронас не относил себя ни к тем, ни к другим. Но разве не было как раз задачей архивариуса восстановить утерянные записи, пока ищутся доказательства в анналах двух древних королевств? Кто лучше него распутает секреты Инас-Вакенти?
Фаваронас многое вынес из трудностей этого путешествия. Он больше не был всего лишь любящим пиво библиотекарем. Проведенное с Львицей время научило его необходимости решительных действий. Вдохновленный таким образом, теперь он спешил. Он завернул цилиндры в скатку, добавил к ним свои записи и немного провизии, что у него было, и стянул веревками получившийся узел. Он положил драгоценную ношу у подножья холма, на большой участок мягкого песка. Затем стер свои следы и вырыл яму, достаточно большую, чтобы поместиться в ней вместе с тюком, если подтянуть колени к подбородку. Замотав кушаком лицо, чтобы защитить глаза, нос и рот, он забрался в яму и полностью зарылся в ней.
На мгновение, вес давящего на него теплого песка вызвал приступ паники. Повернув голову набок, он обнаружил, что может достаточно свободно дышать. Кушак фильтровал воздух от песка. Сосредоточившись на содержащихся в цилиндрах, которые он прижимал к груди, удивительных знаниях, Фаваронас заставил себя успокоиться. Это был правильный поступок. У него должно быть время, чтобы расшифровать содержащиеся в цилиндрах знания. Он принялся ждать.
«Фаваронас! Фа-ва-ро-нас!»
Он слышал, как Глантон и остальные солдаты звали его. Он ощущал вибрацию от стучащих рядом копыт. Пот скапливался во впадине его шеи, но Фаваронас не отвечал.
В конце концов,
По мере того, как медленно тянулся день, песок нагревался, но необычный слой облаков не давал ему становиться невыносимо горячим. Фаваронас задремал, несколько раз просыпаясь в ужасе, когда ему снилось, что его похоронили заживо, или в его яме оказались те ужасные прыгающие пауки.
В конце концов, жар песка ослабел. Он не слышал уже несколько часов ничего снаружи, и решил, что теперь можно безопасно выйти. Попытавшись разогнуть колени, он не смог это сделать. Работая руками, Фаваронас выкарабкался на свободу.
Солнце было еще высоко, но до заката оставалось лишь около часа. Боль ножами пронзила его ноги. Прошла целая вечность, но, наконец, он смог распрямить их и встать.
Возвращение в Инас-Вакенти будет долгим, но ночь была лучшим временем для пешего пересечения пустыни, если вообще, было такое время. Он подхватил котомку с цилиндрами и припасами.
Внезапно на него нахлынуло ощущение одиночества, ощущение его собственной незначительности на фоне безбрежной пустыни. Он также почувствовал, как поднимается страх. Очень немного требовалось, чтобы этот страх распустился паникой, а паника убьет его. Он должен мыслить ясно и осторожно. Фаваронас стиснул руками котомку, с удовольствием ощущая тяжесть свитков.
«Я узнаю все!» — заявил он. — «Я изучу все, чему они могут научить меня!»
Набравшись храбрости, он взял по левую руку опускающийся шар солнца и пустился на север по каменистому песку и нанесенным ветром дюнам.
Порывы ветра хлестали море палаток, хлопая крышами и заставляя дрожать туго натянутые растяжки. Сразу после заката по Кхуриносту промчался ливень, и от мокрых палаток в прохладном ночном воздухе струился пар. Никто не спал. Эльфы собирались в узких переулках или сидели группами у огня на открытых площадках. Разговоры были о нараставшей вокруг них опасности — покушении на жизнь Беседующего, убийстве лорда Мориллона, нападении кхурских фанатиков на городские ворота. Мориллона многие уважали, Беседующего все любили, а еще, никто в Кхуриносте не выживет, будучи отрезанными от водоснабжения.
Ворота снова были открыты, но разговоры неминуемо возвращались к тому, что это может так же легко случиться опять. Половина эльфов считала, что необходимо штурмовать Кхури-Хан и обезопасить колодцы. Другая половина чувствовала, что пора уходить. Куда точно им идти, было предметом большого спора.
Пока Гилтас спал, Кериан потратила немного времени на себя. Генерал Хамарамис, будучи привередливым, обладал одной из лучших ванн в Кхуриносте. В настоящий момент его палатка была незанята, так как он со своими войсками приглядывал за кхурцами, так что она улизнула, чтобы принять такую необходимую ванну. Долги дни в пустыне оставили ей ощущение сухости, грязи и выжатости мочалки. Хуже того, от зловония от контакта с тушей песчаного зверя не помогало ее обычное быстрое омовение в тазу с водой. Запах разложения пропитал ее всю, до кончиков волос. Если она не отмоется побыстрее, ей казалось, она уже никогда не отмоется.