Убить отступника
Шрифт:
– Au revoir [7] , милая княжна. Надеюсь, мы еще свидимся. За это я буду молиться нашему Господу Богу. Ежедневно, еженощно.
– Помилуйте, Александр Дмитриевич, право, что за речи! Конечно же, мы увидимся. Непременно увидимся. Иначе и быть не должно. Я полагаю, судьба нас свела не для того, чтобы мы расставались. Я тоже буду молиться нашему всемилостивому Господу за наше счастье, за вас. Я люблю вас, Александр Дмитриевич!
Слеза скатилась по щеке Голевского, в горле вмиг запершило.
7
До свидания (франц.)
– Я тоже вас люблю, милая Даша.
– Я буду писать вам письма. Я буду вас ждать.
– Ждите, Дашенька, я приеду. Обязательно приеду, – он протянул ей запечатанный листок. – Это стихи, посвященные вам.
– Мне? – искренне обрадовалась княжна.
– Да, вам, – подтвердил Голевский. – Можете переписать их в свой альбом. А впрочем, как вам будет угодно, княжна.
– Благодарю, Александр Дмитриевич… А это вам, – она сняла с шеи и протянула капитану золотой медальон на изящной золотой цепочке. – Возьмите. Там мой портрет.
– Благодарю.
– Сегодня к нам приезжал граф Дубов… – вдруг печально сказала княжна.
– Дубов? – нахмурился Голевский.
– Да, он самый, Петр Каземирович.
– Мерзкий тип. Я помню его по допросам в Зимнем, тогда, в двадцать пятом году. О нем у меня сохранились только неприятные воспоминания. И что ему угодно от вас, Дарья Николаевна?
– Он сватается ко мне.
– Ах, вот оно что. В таком случае я его вызову на дуэль и убью, и тогда он никогда не сможет жениться на вас, – то ли полушутя, то ли всерьез сказал Голевский.
Даша запротестовала:
– Прошу вас, не совершайте сего безумного поступка, Александр Дмитриевич, в этом нет никакой необходимости, министр не опасен для меня. Я сама дам ему со временем от ворот поворот.
– А как ваш отец смотрит на это сватовство?
– Отрицательно. Он недолюбливает этого фанфарона, а посему вряд ли выдаст меня за Дубова. К тому же папенька догадывается о нашей страсти…
– Да?
– …И будет ждать вашего возвращения, и если вы попросите моей руки, то он непременно согласится на это.
– Как это благородно с его стороны!
И снова жаркие объятия и поцелуи. Влюбленные простились.
Не успел Голевский отъехать от особняка, как ему путь перегородила карета со знакомым гербом. Из нее выпорхнула графиня Переверзева. Вся запыхавшаяся, возбужденная, взвинченная. Капитана встревожил ее вид, и не напрасно. Вера цепко схватила капитана за руку и воскликнула голосом трагической актрисы:
– Саша!
– Вера!
– Слава Богу, я вас застала.
– Что-то случилось?
– Нет, нет, что вы… Право, я не хотела, я… Я… о боже, я вся в великом смущении…
– Что с вами происходит, сударыня?
– Не обращайте на меня внимания.
Графиня вспыхнула, щеки ее покраснели.
– Александр Дмитриевич, вы уезжаете, не попрощавшись со мной.
– Так получилось, графиня… Время не терпит. Надобно ехать.
– Да, конечно, я понимаю… Стало быть… Нет, нет, я не должна сие говорить… Вы меня, боюсь, не поймете…
Вера еще больше зарделась и протянула какой-то конверт бывшему жениху.
– Послание для вас. Вскройте его на ближайшей станции… Что же еще, Александр Дмитриевич?.. Ах вот… Bon voyage, Александр Дмитриевич! И храни вас Бог! – графиня торопливо поцеловала его в щеку, слезы навернулись на ее глаза, и она, сев в карету, быстро уехала.
Недоумевая, Голевский долго смотрел карете вслед, затем машинально положил письмо в карман и продолжил свой путь. Через час, на станции, он вскрыл письмо Веры. В нем оказался листок бумаги и 500 рублей ассигнациями.
Голевский быстро прочел короткое послание:
Дорогой Александр Дмитриевич!
Простите за все, коли сможете! Деньги не возвращайте, я их все равно не возьму, а сызнова отправлю вслед за Вами. Они Вам там весьма пригодятся. Это то единственное, что я могу сделать для Вас. Если в будущем Вам понадобятся деньги, то напишите мне обязательно! Ваша просьба будет выполнена.
Не забывайте! Пишите!
Да хранит Вас Бог!
С любовью, Ваша преданная Вера.
Голевский внутренне улыбнулся.
«Вот те раз! Неужто классический любовный треугольник со мной приключился?! То нет любви, то сразу две. Разрешу эту проблему по возвращении. Хотя, право, я немного забежал вперед. Еще надо вернуться из Сибири живым и здоровым».
Мысли Голевского с Веры переключились на княжну.
«Эх, Даша! Однако же ей сейчас нелегко. Испытание выпало невероятное! Надо же – встретить свою любовь и тут же расстаться с ней. Выдержит ли она сие? Не охладеет ли к моей особе? Дождется ли меня? Правда, надобно сказать, в таком же, как и она, невразумительном положении нахожусь на данный момент и я. Мне тоже придется нелегко. Но… все знают: разлука гасит огонь легкого увлечения, но раздувает пожар истиной любви».
Рассуждения Голевского прервал прибывший на станцию взмыленный курьер. Нарочный прямо с порога обратился к капитану:
– Извольте полюбопытствовать, сударь, вы, часом, не господин Голевский Александр Дмитриевич?
– Да, это я, а что вам угодно, милейший? – насторожился капитан.
– Вам срочный пакет, сударь.
«Интересно, от кого? – подумал Голевский. – А может, узнали о дуэли и просят вернуться в Москву? А там посадят на гауптвахту, а потом в крепость? И все! Конец вояжу и службе. Но в этом случае прибыл бы фельдъегерь с жандармами».