Убитая в овечьей шерсти
Шрифт:
— Я говорил, что она была хитрее стаи обезьян? Это не совсем точно. Она была проницательна. Например, у нее хватило такта, чтобы не говорить с Урси обо мне, и, что примечательно, она не затрагивала с Урси и тему Дугласа. Видимо, она выражалась туманно, романтическими намеками. Она умела быть достаточно тонкой. Пара ссылок на Беатриче и Бенедикта, затем скромное упоминание о том, как она была бы счастлива, если бы… и вовремя меняла пластинку. Что-то в этом духе, не так ли, Урси?
— Но она и вправду была бы счастлива, —
— Меня она не особенно жаловала. Из всего услышанного, мистер Аллейн, можно сделать вывод, что моя популярность пошла на убыль. Я недостаточно активно поддакивал Флосси, я без особого энтузиазма относился к ее бесконечным ограничениям, и ей не нравилась моя дружба с дядей Артуром.
— Это вздор, — возразила Урсула, — честное слово, дорогой, это чистейшей воды вздор. Она говорила мне, как ее радует, что Артур общается с тобой.
— О, святая наивность! Конечно, говорила. Но ей это очень не нравилось. Это не входило в систему Флосси, это было что-то такое, куда ее не впускали. Я очень любил дядю Артура. Он был словно хорошее вино, сухое, с благородным букетом. Не так ли, Терри?
— Ты отклоняешься от темы, — произнесла Теренция.
— Верно. После того как мы с Урси приняли решение, я старался внешне быть спокойным и ровным, но, кажется, мне это плохо удавалось. Меня раскусили. Я боюсь, — неожиданно сказал Фабиан, — что все это очень личное и неинтересно окружающим, но что поделаешь. В общем, Флосси что-то уловила. Этот ее взгляд! Его можно представить, глядя на портрет. Он вроде бы не выражал ничего особенного, но чувство, что тебя застигли со шпаргалкой в руке, все равно возникало. Урси была искуснее меня. Кажется, она тебе неплохо подыгрывала, Дуглас, во время обеда?
Огонь в камине горел низко, и за спиной Дугласа находилась керосиновая лампа, но Аллейну показалось, что он покраснел. Он погладил усы и сказал легко и игриво:
— Я думаю, Урси и я неплохо понимали друг друга. И мы оба знали нашу Флосси.
Урсула заерзала.
— Нет, Дуглас, — сказала она, — это не совсем так. Я имею в виду… Впрочем, это неважно.
— Продолжай, Дуглас, — сказал Фабиан насмешливо. — Будь паинькой и прими лекарство.
— Я говорил сотню раз, что не понимаю, во имя чего мы демонстрируем мистеру Аллейну свое грязное белье!
— Но, Боже мой, не лучше ли постирать его пускай публично, чем прятать с глаз долой, по-прежнему грязное, в своих комодах? Я убежден, — решительно возразил Фабиан, — что только распутав эту историю, разобравшись во всех нюансах и обстоятельствах, мы сумеем узнать правду. И, в конце концов, именно это белье абсолютно чистое. Просто довольно комичное, как кальсоны мистера Робертсона Эара.
Урсула хихикнула.
— Продолжай, Дуглас. Подстрекаемый Флосси, ты совершил официальный заход в сторону Урси в тот самый день, не так ли?
— Я просто хочу пощадить Урси…
— Нет, — возразил Фабиан, — вперед, Дуглас, ты хочешь пощадить себя, старина. Я думаю, подоплека была такая: Флосси, заметив мое волнение, сказала тебе, что пора действовать. Дуглас, ободренный поведением Урси за обедом (ты немного перестаралась, Урси) и вдохновляемый Флосси, сделал предложение и получил отказ.
— Я надеюсь, ты был не очень обижен, Дуглас? — мягко спросила Урсула. — Я хочу сказать, все это было так поспешно, не так ли?
— Ну да, — сказал Дуглас. — Конечно. Я имею в виду, что…
— Брось, — добродушно посоветовал Фабиан. — Разве ты вообще был влюблен в Урсулу?
— Естественно. Иначе бы я не просил ее стать моей женой… — начал Дуглас и чертыхнулся.
— А почему бы наследнику с благословения богатой тети не повести себя как мужчине? Остановимся на этом, — изрек Фабиан. — Урси сказала свое слово, и Дуглас воспринял это героически, и Флосси вызвала меня на ковер.
Сцена, разыгранная здесь, в кабинете, была отвратительна. Флосси, пояснил Фабиан, умудрилась придать ей крайне неловкий вид. Она провещала холодным, сдавленным голосом:
— Фабиан, боюсь, то, что я должна тебе сообщить, очень серьезно и крайне неприятно. Я сильно расстроена и горько разочарована. Я думаю, ты знаешь, что меня так сильно расстроило?
— Я боюсь, что пока не догадываюсь, тетя Флосси, — бодро ответил Фабиан, испытывавший глубокие внутренние опасения.
— Если ты подумаешь немного, Фабиан, я думаю, совесть подскажет тебе.
Но Фабиан отказался играть в эту дурацкую игру и упрямо не приходил ей на помощь. Флосси растянула длинную верхнюю губу, и уголки ее рта скорбно опустились.
— О Фабиан, Фабиан, — произнесла она трагическим голосом и после бесплодной паузы добавила: — А я так тебе доверяла. Так доверяла!.. — Она закусила губу и горестно закрыла глаза. — Ты отказываешься мне помочь. Я думала, это будет не так тяжело. Что ты сказал Урсуле? Что ты наделал, Фабиан?
Все это нестерпимо действовало ему на нервы, но он ответил ровным голосом:
— Боюсь, я сказал Урсуле, что люблю ее.
— Ты осознаешь, что это недопустимо? Какое ты имел право так говорить с Урсулой?
На это был только один ответ.
— Никакого, — сказал Фабиан.
— Никакого, — подхватила Флосси, — никакого, ты понимаешь? О Фабиан!
— Урсула отвечает на мою любовь взаимностью, — произнес Фабиан, получая некоторое удовольствие от этой старомодной формулировки.
Кирпично-красные пятна выступили над скулами Флосси. Она, наконец, отбросила свой мученический вид.
— Чушь! — выпалила она резко.
— Я знаю, что в это трудно поверить, но это ее слова.
— Она ребенок. Ты пользуешься ее юностью.