Убийственные мемуары
Шрифт:
– Отчего они разошлись?
– Трудно сказать, – почесал затылок Андреев. – Человеческие отношения, знаете ли, – не фунт изюму. Тайна сия велика есть. Ну да что надо, вы и без меня раскопаете. Виктория Павловна нездорова была с давних пор…
– Пила.
– Ну да. Сперва никто этого не понимал, не замечал, а после уж не замечать трудно стало. А впрочем, думаю, что и не это главное. Мне кажется, просто чужие они стали. Они ведь в разлуке больше чем вместе жили – так и вышло.
– А дочь с отцом осталась – как все это произошло, вы подоплеку знаете?
– Да нет никакой подоплеки, по-моему. Ольга – очень независимое существо, и всегда такой была.
– Вы знаете, как она попала в аварию?
– Знаю. Тут недалеко, на Калининском проспекте. Ее мать была за рулем.
– Нетрезвая?
– Да.
– Я так и думал, – вздохнул Турецкий. С эпилепсией и распадом семьи Ракитских, по крайней мере, все становилось понятно. – Сергей Анисимович, вы говорили кому-нибудь о том, что у Ракитского дома есть Левитан?
– Да боже упаси!
– Почему? Он просил вас этого не делать?
– Нет, когда он увидел, что я догадался, он просто поднес палец к губам. – Андреев продемонстрировал этот жест. – Для меня этого было вполне достаточно. Я, знаете ли, не старый разведчик, но, общаясь много лет с Ракитским, тоже кое-что намотал на ус. Если честно, несмотря на все свои к нему дружеские чувства, я Валентина не то чтобы побаивался, но как бы объяснить… Понимаете, в нем чувствовалась настолько неординарная сила, что иногда даже самой небольшой ее демонстрации было достаточно, чтобы поставить человека на место или вовсе опрокинуть. Однажды, лет пять назад, мы возвращались с ним с футбола, ездили общественным транспортом, чтобы, так сказать, народом подышать…
– Кто играл?
– «Спартак» – «Торпедо». Неважная была игра, блеклая очень… Валентин расстроился.
– Он за «Торпедо» болел?
– Да еще как. Но если вы в курсе, всех, кто имел счастье в шестидесятые болеть за «Торпедо», потом ждали десятилетия разочарований. Так и в тот раз было. Ну так вот, мы вышли из метро, а за нами группа фанатов спартаковских, обычные подростки, только на стадионе завелись и все еще в себя не пришли. Причем, как это водится, о футболе они уже и думать забыли, задирали прохожих и друг друга заодно. Ну и нам что-то крикнули, обступили, с меня шляпу сбили. Довольно неприятная ситуация, честно говоря, я совершенно растерялся. Ракитский повернулся и просто молча на них посмотрел. Ничего не делал. Даже рук из карманов не доставал. Просто посмотрел. Секунд пять, а может, десять. И они отстали. Сразу и молча. Понимаете?
– Сколько было подростков?
– Не помню, человек десять, должно быть.
Н-да, подумал Турецкий, тот еще тип, наверно, был этот Ракитский.
– Кстати, я вот что еще хотел спросить. Ведь наш президент… Как бы это сказать… Он работал в том же ведомстве, что и Валентин Николаевич, причем оба они были в ГДР, верно? Мне почему-то кажется, что они были знакомы… Ракитский вам не рассказывал?
– Были-были, и очень неплохо, представьте.
– Откуда вы об этом знаете?
– Это тот редкий случай, когда Валентин мне сам об этом говорил.
– Когда это было, не припоминаете?
– Думаю, лет пять назад.
Турецкий подумал: ровно, когда ДИС формировался. Значит, президент действительно о нем не забыл. И еще Турецкий подумал: кажется, старик о Левитане напрочь забыл. Спросил на всякий случай:
– Сергей Анисимович, а Ракитский случайно не рассказывал, как стал одним из заместителей директора Департамента иностранной службы?
– Увы, – улыбнулся Андреев. – Равно как и о Левитане не рассказывал. Вы, наверно, не знаете, кто были предки Ракитского по материнской линии, так вот я вас просвещу…
– Таржевские, – Турецкий припомнил фамилию, которую слышал от Ольги Ракитской.
– Однако уже осведомлены, – с удивлением отметил Андреев. – Ну а кто такие были эти самые Таржевские, имеете представление?
– Коллекционеры, – чувствуя себя словно на экзамене, сказал Турецкий.
– Именно, именно! И что из этого следует?
– А что из этого следует?
– Нет, это вы мне скажите.
– Откуда ж мне знать, в самом деле?! Ракитский решил возобновить семейную традицию?
– Ну видите, сами все прекрасно понимаете. Но Валентина интересовала не живопись вообще, а только те художники, которыми занимались его предки. Хотите, проверим в каком-нибудь справочнике?
– А что мы там можем проверить? В Большой советской энциклопедии написано, какие картины были у Ракитского в коллекции? И какая в какой комнате?
– Не язвите раньше времени. Вот, прошу… – Андреев сделал широкий жест в сторону книжных полок, где располагались многочисленные справочники и словари. – Какой способ познания предпочитаете, традиционный или…
– Электронный, – проворчал Турецкий, усаживаясь за компьютер.
Андреев поставил ему CD-диск с «Энциклопедическим словарем Кирилла и Мефодия».
– Посмотрите статью про Таржевских.
Турецкий послушно набрал нужные буквы, но ничего не нашел.
– Еще бы, – удовлетворенно засмеялся гостеприимный хозяин. – Все-таки основная база данных еще с советских источников берется. Ну тогда посмотрите художников.
– Каких? – проворчал Турецкий.
– Вот уж не знаю, каких вы там нашли у него дома? Что, по-вашему или по версии ваших экспертов, представляло определенную художественную ценность?
Турецкий помялся, потом все-таки признался:
– Кандинского.
И тут же отыскал про него довольно объемистую статью:
«Кандинский Василий Васильевич (1866 – 1944), российский живописец и график, один из основоположников и теоретиков абстрактного искусства, автор экспрессивных, динамичных композиций, построенных на сочетании красочных пятен и ломаных линий („Смутное“, 1917). Участвовал в организации общества „Синий всадник“ и Института художественной культуры (Инхука). В 1900 – 1914 и с 1921 г. жил за границей…»