Убийство на Аппиевой дороге

Сейлор Стивен

– Мой сын и наш телохранитель.

– Больше никого? Вы ехали только втроём? – он поглядел на пустую дорогу, точно ожидая ещё кого-то.

– Втроём. Я предпочитаю не привлекать внимания. Чем меньше тебя замечают, тем лучше.

– Но чем больше спутников, тем безопаснее.

– Не всегда, - сказал я, памятуя о Клодии.

– Ну, трое так трое. Я думал, вас будет больше. – Управляющий вздохнул, огорчённый тем, что предвидение его хозяина, в целом верное, оказалось не совсем точным в деталях. – Что ж, тем лучше для вас. Можете, если хотите, спать каждую ночь в другой комнате и есть столько раз в день, сколько душа пожелает. Последнее, похоже, придётся

этому особенно по вкусу. – Управляющий кивнул на Давуса и тот ответил вымученной улыбкой, продолжая растирать онемевшее с непривычки от долгой езды верхом седалище.

Хотя в Риме Помпей считался чуждым роскоши и по-военному неприхотливым, обстановка на его вилле была весьма далека от спартанской. Видно, по примеру многих политиков он в городе напускал на себя вид человека непритязательного, позволяя себе расслабиться за городом в личных владениях. А может, бьющая в глаза на каждом шагу роскошь была заведена для гостей. Многие состоятельные граждане держат загородные виллы не для собственного удовольствия, а лишь для приёма и увеселения нужных людей.

Комнаты, где находились бассейны, освещались солнечным светом, проникавшим сквозь застеклённую крышу и ряд расположенных на уровне глаз маленьких окон, сквозь которые я даже увидел отдалённую полоску моря – отсюда, с высоты горы Альба, было видно побережье. Стены и пол были выложены плитками, раскрашенными в серо-голубой и тёмно-зелёный цвета – под цвет далёкого моря. В комнате имелось три бассейна – с горячей, прохладной и холодной водой. Я поочерёдно окунулся во все три, потом ещё раз, потом ещё, с каждым разом чувствуя, как отходят затёкшие от долгой езды верхом мышцы, и спадает усталость. С наступлением сумерек слуга принёс светильники, и на поверхности воды заплясали отражения язычков пламени. Беззубый, дряхлого вида раб, чьи руки оказались неожиданного сильными, сделал нам массаж. Я велел ему сделать массаж и Давусу – парень с непривычки наверняка весь одеревенел ещё больше, чем я, и завтра, наверняка будет передвигаться с трудом. Даже поданные нам полотенца оказались на удивление толстыми, мягкими и нежными. Словом, трудно вообразить более приятный конец утомительного дня.

В столовой нас ждал сытный ужин. От пола шло тепло – столовая, как и комната с бассейнами, обогревалась идущими под полом трубами с горячей водой. Поданные нам блюда были превосходны, особенно пирожки с олениной и луком.

Отведённые нам спальни были расположены прямо над комнатой с бассейнами – весьма рациональная мера, позволяющая максимально использовать тепло от системы отопления. Мебель, судя по стилю, была вывезена с Востока. Выкрашенные в золотистый цвет стулья с красными подушечками с кистями были, пожалуй, слишком роскошны на мой вкус, а узоры на гобеленах, закрывающих дверные проёмы, просто кричащими. Видимо, проведя много лет на Востоке, Помпей перенял у его жителей вычурный цветистый стиль и отовсюду, где завоёвывал для Рима новые провинции или наводил порядок, вывозил богатые трофеи.

На роскошной, под лёгким пологом кровати, сделанной из какого-то незнакомого тёмного дерева, были разбросаны мягкие подушечки и сложены одеяла из мягкой шерсти. Бетесда сочла бы такую кровать слишком прекрасной, чтобы на ней спать. Диана была бы от неё в полном восторге. Я собирался лечь позднее – мне хотелось ещё обсудить с Эко всё, что удалось выяснить сегодня; потому я лишь прилёг, чтобы узнать, насколько кровать удобна – и по видимому, уснул ещё прежде, чем голова моя коснулась подушки, ибо когда я открыл глаза, комната уже была залита светом утреннего солнца.

Я поднялся, чувствуя, как пальцы

ног утопают в толстом ковре, и потянувшись, улыбнулся ощущению неожиданной лёгкости во всём теле, с радостью обнаружив, что мои вчерашние опасения, что после целого дня верховой езды я наутро весь буду как деревянный, не оправдались. Утолив жажду холодной ключевой водой из кувшина и воспользовавшись стоявшей у кровати ночной посудиной, я оделся, обулся и через дверь шагнул к свету, который пробивался через занавеси, закрывающие дверной проём в южной стене. Я раздвинул их, вышел на широкий, опоясывающий виллу балкон и остановился, поражённый. Несомненно, из всей роскоши на Помпеевой вилле вид, открывающийся с балкона, заслуживал наибольшего восхищения.

К западу виднелся поросший лесом склон Альбы с проглядывающей тут и там между деревьями широкой лентой Аппиевой дороги. Дальше были холмы, наполовину скрытые туманом, ещё дальше широкая равнина тянулась до самого моря. А над всем этим – голубое, без единого облачка небо. Если погода останется ясной, зрелище заката с этого балкона будет великолепным.

Я прошёл к противоположной, восточной стороне и стал смотреть на притаившееся в лесных зарослях озеро, скрытое от взгляда, если подниматься снизу. Спокойная ровная гладь отражала вершину Альбы. Солнце только-только взошло над горой и, казалось, удерживалось на её пике.

– Ух ты, красота!

От неожиданности я едва не подпрыгнул. Любуясь открывшимся прекрасным видом, я даже не заметил, как Эко вышел из своей комнаты и встал рядом. Заметив мой невольный испуг, сын улыбнулся.

– Не волнуйся, папа. Если уж в этом доме мы не можем чувствовать себя в безопасности, то где же тогда. Красота, - повторил он, медленно поворачивая голову, чтобы ничего не упустить. – У Помпея, похоже, тяга к домам, из которых открывается прекрасный вид – вроде того, как у Фаусты тяга быть застигнутой в самых скандальных ситуациях.

– Как у Клодия, - подхватил я, – расширять свои владения и чинить другим неприятности.

– Причём зачастую одновременно, - вставил Эко.

– У Милона – пробиваться в высшее общество, - продолжал я, - у Цицерона – выигрывать самые безнадёжные судебные дела. Каждый подчиняется своей природе и движется назначенным ему путём.

– А у тебя к чему тяга, папа?

– К разгадыванию чужих мотивов. Занятие порой довольно неблагодарное и неприятное.

– Ну, сейчас-то нам грех жаловаться, - заметил Эко.

– Помпей умеет жить на широкую ногу.

– Я, кажется, начинаю чувствовать тягу к такой жизни.

– Лучше заглуши её. Мы здесь лишнего часа не задержимся. Разве ты не хочешь поскорее вернуться к Менении и детям?

– Ах, папа, если бы Менения умела готовить такие замечательные блюда, как здешний повар, или делать массаж так, как тот дряхлый банщик…

– Ну, Помпей человек богатый и может покупать самых искусных рабов.

– Кстати о рабах, папа. Я сейчас с трудом поднял Давуса с кровати – в буквальном смысле поднял. К твоему сведению, он совершенно не способен передвигаться.

– А, чем больше мышц, тем больнее.

– Это что, старинная этрусская мудрость?

– Сомневаюсь, что существовал хоть один старый мудрый этруск, который не умел бы ездить верхом. Ну да ничего, Давус получит ещё один день верховой езды в качестве лекарства.

– Прежде я не замечал за тобой склонности мучить рабов.

– Считай, это местью молодому и сильному за наступившую старость. Но пора за дело. Для начала давай-ка позавтракаем. Пойдём, посмотрим, что приберёг повар, чтобы исцелить тебя от тоски по Менении.