Убийство под аккомпанемент
Шрифт:
Но теперь Сид Скелтон, последний из мужчин отправившийся на обыск, вернулся из гардеробной, и в тот же момент из офиса вышли Аллейн и Фокс. Музыканты проснулись. Леди Пастерн открыла глаза.
— В результате предварительного расследования… — громко объявил Аллейн («Предварительного!» — фыркнул лорд Пастерн), — мы, как мне кажется, собрали достаточно информации и можем позволить вам разойтись по домам. Мне крайне жаль, что мы задержали вас так надолго.
Все вскочили на ноги. Аллейн поднял руку.
— Но боюсь, есть одно условие. Надеюсь, вы все поймете и проявите уважение. Тех из вас, кто непосредственно общался с Риверой либо имел доступ к револьверу, из которого стрелял лорд Пастерн, равно как и тех, кто, как нам по веским причинам представляется, так или иначе имеет отношение к обстоятельствам, приведшим к смерти Риверы, проводят домой офицеры полиции. Мы позаботимся о получении ордеров на обыск помещений. Если подобная мера покажется необходимой, мы к ней прибегнем.
— Самая что ни на есть полнейшая чушь… — начал лорд Пастерн, но Аллейн его прервал:
— Из всех вас под это определение подпадает лорд Пастерн и его гости, мистер Морено и мистер Скелтон. Полагаю, это все. Благодарю вас, леди и джентльмены.
— Будь я проклят, если стану с таким мириться. Слушайте, Аллейн…
— Прошу прощения, сэр. Боюсь, я вынужден настоять.
— Джордж, — вмешалась леди Пастерн, — ты по множеству поводов вступал в прения с законом и всякий раз выставлял себя на посмешище. Поедем домой.
Лорд Пастерн с отстраненным видом рассматривал жену.
— У тебя сетка для волос выпросталась, — указал он, — и над талией что-то выпирает. Вот что бывает, когда носишь корсет, я всегда говорил.
— Я по крайней мере, — обратилась леди Пастерн к Аллейну, — готова принять ваше условие. И уверена, мои дочь и племянница тоже. Фелиситэ! Карлайл!
— Фокс! — сказал Аллейн.
С полным самообладанием она прошла к двери и там выжидательно остановилась. Фокс переговорил с мужчиной в штатском, который тут же куда-то вышел. Фелиситэ протянула руку Эдварду Мэнксу.
— Нед, ты поедешь, правда ведь? Ты побудешь с нами?
После минутной заминки он взял ее руку.
— Дорогой Эдвард, — сказала от двери леди Пастерн, — мы были бы очень признательны.
— Конечно, тетя Сесиль. Разумеется.
Фелиситэ все еще не выпускала его руку. Он посмотрел на Карлайл.
— Идешь? — спросил он.
— Да, конечно. Доброй ночи, мистер Аллейн, — сказала Карлайл.
— Доброй ночи, мисс Уэйн.
Они вышли, следом двинулись мужчины в штатском.
— На пару слов, мистер Скелтон, — сказал Аллейн. — Остальные, — он повернулся к «Мальчикам», официантам и светооператору, — могут идти. О дознании вас оповестят. Извините, что задержал вас так долго. Доброй ночи.
Официанты и электрик тут же удалились. Музыканты двинулись как единое целое.
— А как же Морри? — спросил Хэппи Харт.
— Он крепко спит, и его придется расталкивать. Я позабочусь, чтобы его отвезли домой.
Помявшись, Харт уставился на свои руки.
— Не знаю, что вы подумали, — сказал он, — но он в порядке. Я про Морри. С ним правда все путем. Я хочу сказать, он чересчур себя загоняет, если можно так выразиться. Он очень нервный тип, наш Морри. Страдает бессонницей. Даже принимал таблетки от нервов. Но он в порядке.
— Они с Риверой ладили?
Музыканты ответили хором:
— Да-да. Конечно. У них все было путем.
А Харт добавил, что Морри был очень добр к Карлосу и дал ему его большой шанс в Лондоне.
Все «Мальчики» пылко согласились с этим заявлением — за вычетом Скелтона. Последний стоял поодаль от коллег, а они старались на него не смотреть. Он был высоким и смугловатым малым с узкими глазами и острым носом. Рот у него был маленький и тонкогубый. Еще он малость сутулился.
— Ну, если это все, — неловко сказал Хэппи Харт, — мы прощаемся.
— Их адреса мы записали, так, Фокс? Хорошо. Спасибо. Доброй ночи.
И вереницей, с инструментами в руках они вышли. В былые дни, когда клубы при ресторанах вроде «Метронома», «Квагса» или «Унгарии» закрывались не ранее двух ночи, «Мальчики» работали ночи напролет, а после иногда отправлялись играть в частные дома. Это были лондонцы, которые разъезжались по домам с бледными лицами и проступающей щетиной в тот час, когда вода веером разлетается из гигантских шлангов по Пиккадилли и Уайтхоллу. Единственно трезвые среди ночных гуляк, они ложились в кровать, когда позвякивали первые тележки молочников. Летом они раздевались на рассвете, когда только-только чистили перья воробьи. С таксистами, гардеробщиками, официантами и комиссарами полиции их роднила утрата всяческих иллюзий.
Аллейн посмотрел им вслед, потом кивнул Фоксу, на что тот обратился к Цезарю Бонну и Дэвиду Хэну, мрачно притулившимся у двери в контору.
— Возможно, джентльмены согласятся пройти внутрь, — предложил он.
Они покорно поплелись следом за ним, а Аллейн повернулся к Скелтону.
— Так вот, мистер Скелтон.
— С чего это вам взбрело, — сразу ощетинился Скелтон, — меня задерживать? У меня дом есть, как и у всех остальных. Хотя как я туда, черт побери, попаду, никого не интересует.
— Мне очень жаль. Знаю, вам очень неприятно, но ничего не поделаешь.
— Не понимаю почему.
Дверь открылась изнутри, и вышли двое полицейских, между ними расхлябанной марионеткой повис Морри Морено. Лицо у него было мертвенно-бледное, глаза полуоткрыты. Он тяжело дышал ртом и издавал жалобные звуки, совсем как обиженный ребенок. За ними на пороге показался доктор Кертис. Из офиса всю сцену наблюдали Бонн и Хэн.
— В порядке? — спросил Аллейн.
— Сойдет. Только наденем на него пальто.